В том, как они беспрепятственно пересекли двор, сняли с дверей наружный запор и вошли в сени, не было ничего удивительного: челядь и служивые привыкли, что женщин – три, а близко к господским девкам никто не подходил, тем более Олойхор, смурной лицом, сам был тут как тут. И все же…
– Господин… ваше высочество… постойте, прошу вас…
На лице принца выперло желваки, он сделал шаг с порога, загородив собою дверной проем и недвусмысленно положив ладонь на эфес. Острие в боку обозначилось явственнее, но Имоджин не стала обращать на него внимания. Наоборот, она вся ушла в созерцание Олойхора, чья грудь, казалось, оледенела. От страха, как она поняла внезапно. К собственному великому изумлению, потому что прежде немыслимо было, чтобы пятнадцатилетний Ойхо чего‑то боялся. Через двор, спотыкаясь от волнения и спешки, да еще от прыгающего факельного света и природной чуть заметной хромоты, к нему спешил королевский эконом Келлер.
– Милорд, – сказал он, – какое счастье, что вы наконец вернулись. Я уже отчаялся найти сегодня человека королевской крови, который взял бы на себя труд отдать необходимые распоряжения и взять на себя ответственность за них! Принц Киммель с молодой супругой в отъезде, и вся моя надежда – на вас.
– Не понимаю ваших затруднений, – бросил Олойхор. – Вы обладаете всей полнотой власти на случай отлучки любого члена королевской семьи.
– Но… но не в такой ситуации…
Олойхор огляделся с тоской, ему явно было сейчас не до проблем власти.
– Обратитесь к королю, – наугад посоветовал он и получил в ответ: – Его величество мертв. И королева – тоже.
Она думала, то был страх! Тогда как же назвать это, ледяную черную жидкость, заполнившую Олойхора изнутри по самую крышку черепа? Пораженная этим ужасом, Имоджин даже на какое‑то время забыла, что с Клаусом связаны ее надежды на справедливость.
– Мертвы? – переспросил он. – Как это может быть?
– Они отравлены. Оба. В покоях у королевы. Вы – единственное лицо королевской крови, олицетворяющее собою высшую власть, покуда ваш брат в отлучке. Никто не разберется в этом прискорбном событии лучше вас. Прошу вас принять это на ваши плечи, господин.
– Я не верю, – беспомощно выговорил Олойхор. – Если кто‑то пошел на это… бессмысленное… необъяснимое… кому я могу доверять? Погодите. Дайте мне минуту.
Он отвернулся от Келлера и вошел внутрь пристройки.
– Мне придется заняться другими делами, – сказал он резко. – Пока заприте ее и охраняйте. М‑мм. Циклоп, ты будешь при мне. Я хочу разобраться с этим делом как можно скорее, потому что если где‑то бродит убийца, я не могу чувствовать себя в безопасности. Не далее как вчера меня самого пытались отравить, прикрываясь именем моего отца. Теперь… ну, вы сами слышали. Н‑да… поспешили мы свернуть шею Агари. Нет, Циклоп, ты не виновен, я помню свой собственный приказ, Идти по этой цепочке следовало, обрезая за собою звенья.
С этими словами он вышел на крыльцо, предшествуемый Циклопом, который, судя по гримасе, видел убийцу в каждом, и хлопнул дверью. Дайана заложила за ним засов.
Глядя на ее лицо, можно было с уверенностью сказать – она умирает от усталости.
– Ты! – произнесла она заплетающимся языком, указывая пальцем на Шныря. – Зажги свет.
Переваливаясь на коротеньких косолапых ножках, шут поспешил исполнить ее приказ. Карна, постанывая, прошла за свою занавеску и, судя по звуку, рухнула там на постель, не развязав ни единой ленты.
– Ты иди туда, – распорядилась Дайана, указав Имоджин на свою комнату. – И носа оттуда не высовывай. |