Два дня назад в этом районе шли перестрелки. Стены многоэтажек – грубых, как каменные коробки, – пестрели надписями: «долой УБИЙЦУ», «долой ТИРАНА». На разрушенном фасаде дома была нарисована виселица, рядом стоял брошенный броневик.

Прохожие попадались редко. Шанталь с удивлением заметила на верхушке колонны грубую копию римской волчицы. При Чаушеску по всей стране понастроили памятников, которые должны были выглядеть торжественно. Но на самом деле получилось смешно и нелепо.

Вот, наконец, то место, куда Шанталь решила приехать первым делом. Она остановила машину. На простой надгробной плите с припорошенными снегом цветами высечено имя журналиста Жана Луи Кальдерона, погибшего здесь во время декабрьских столкновений. Шанталь не была с ним знакома, но чувствовала своим долгом отдать дань уважения соотечественнику и коллеге.

Когда она сделала несколько снимков, за спиной остановилась машина.

– Шанталь!

Обернувшись, она чертыхнулась про себя. Жерар Лурье из Antenne 2, а рядом с ним – Констанс Рибо из Jours de France. Высокомерие в компании тщеславия. Шанталь терпеть не могла эту парочку, но кое-как смогла выдавить улыбку.

– О, здесь собралась вся французская пресса!

– Ради Кальдерона, упокой Господи его душу, – ответил Жерар. – Обязательный визит. А теперь неплохо бы чего-нибудь выпить. Ты с нами?

Отказаться было неудобно.

– Не помню, чтобы я видела здесь хоть один бар.

– Езжай за нами. Найдем что-нибудь.

Отдали дань памяти, называется. Даже из машины не вышли. Вот так же эти двое и работают, думала Шанталь, следуя за «мерседесом». Центр города остался позади, и теперь вдоль узких улочек высились многоэтажки с крошечными окнами и маленькими балконами, загроможденными всяким барахлом. Кое-где были открыты магазины, но ничего не говорило о том, что поблизости есть бар.

Наконец, минут через десять, «мерседес» припарковался возле грязных витрин какой-то лавочки, на довольно широкой улице с засыпанными снегом тротуарами.

Выйдя из машины, Шанталь догнала коллег.

– Это что, бар?

– Румынские бары не бросаются в глаза, – засмеялся Жерар.

– За машину можешь не переживать, – добавила Констанс. – Здесь ездят только на телегах и на танках.

Бар находился в огромном доме, на стенах которого черной краской были выведены большие буквы V и R. Войдя внутрь, журналисты оказались в прокуренном помещении, где за столиками сидели смуглые мужчины в шапках-ушанках. При звуках открываемой двери все повернулись и посмотрели, кто пришел. Один из местных пробурчал, судя по интонации, что-то оскорбительное в адрес девушек.

– Может, нам лучше уйти? – испуганно прошептала Шанталь.

– Иди, иди, не бойся, – засмеялся Жерар. – Уж я-то смогу вас защитить.

Посетители внимательно следили за незваными гостями и явно не собирались уступать дорогу. Жерару пришлось локтями расчищать себе путь к стойке – длинному столу, уставленному стаканами и бутылками. Сзади неслись угрожающие выкрики и издевательский смех.

– Он меня лапает! – возмутилась Констанс.

– Не обращай внимания, – посоветовал Жерар, начавший немного нервничать. – Мы быстро выпьем и уйдем.

Управляющий – худощавый усач – с мрачным видом поставил перед ними три кружки пива. Посетители никак не могли угомониться – наоборот, с нахальным видом подходили все ближе. Констанс – более эффектной, чем Шанталь, и несмотря на мороз одетой намного легче, – доставалось больше всех.

– Дикари какие-то, – пробурчала она.