Изменить размер шрифта - +
П.К.Б. - Член Праздного Класса Богатых".
Октавиус (улыбаясь). Но Джек...
Рэмсден (запальчиво). Прошу вас у меня в доме не  называть  его  Джеком!  (С
     яростью швыряет книгу на стол; потом, несколько поостыв, обходит вокруг
     стола,  останавливается  перед  Октавиусом  и  говорит  торжественно  и
     внушительно.) Вот что, Октавиус: я знаю,  что  мой  покойный  друг  был
     прав, называя вас благородной душой. Я знаю, что  этот  человек  -  ваш
     школьный товарищ и что в силу дружбы, связывавшей  вас  в  детстве,  вы
     считаете  своим  долгом  заступаться   за   него.   Но   обстоятельства
     изменились, и я прошу вас учесть это. В доме моего друга на вас  всегда
     смотрели, как на сына. Вы в этом доме жили, и никто не мог закрыть  его
     двери для ваших друзей. Благодаря вам этот человек,  Тэннер,  постоянно
     бывает там, чуть ли не с детских лет. Он без  всякого  стеснения  зовет
     Энни просто по имени, так же как и вы. Покуда был жив ее отец, меня это
     не касалось. В его глазах этот человек, Тэннер, был только  мальчишкой;
     он попросту смеялся над  его  взглядами,  как  смеются  над  карапузом,
     напялившим  отцовскую  шляпу.  Однако  теперь  Тэннер   стал   взрослым
     мужчиной, а Энни - взрослой девушкой. И кроме того, отец ее  умер.  Его
     завещание еще не оглашено; но мы неоднократно обсуждали его вместе, и у
     меня нет ни малейших сомнений, что я назначен  опекуном  и  попечителем
     Энни. (Подчеркивая слова.) Так вот, заявляю вам раз и  навсегда:  я  не
     хочу и не  могу  допустить,  чтобы  Экий  ради  вас  постоянно  терпела
     присутствие этой личности, Тэннера. Это несправедливо, это  недостойно,
     это невозможно. Как вы намерены поступить?
Октавиус. Но Энн сама сказала Джеку, что, независимо от своих  взглядов,  он
     всегда будет у нее желанным гостем, потому  что  он  знал  ее  дорогого
     отца.
Рэмсден  (выйдя  из  себя). Эта девушка просто помешалась на дочернем долге.
     (Бросается,  точно  разъяренный бык, к Джону Брайту, но, не усмотрев на
     его  лице  сочувствия,  поворачивает  к  Герберту Спенсеру, который его
     встречает  еще  более холодно.) Простите меня, Октавиус, но есть предел
     терпимости общества. Вы знаете, что я чужд ханжества, предрассудков. Вы
     знаете,  что  я был и остался просто Роубэком Рзмсденом, в то время как
     люди  со значительно меньшими заслугами прибавили титул к своему имени;
     и  это лишь потому, что я отстаивал равенство и свободу совести, вместо
     того  чтобы  заискивать перед церковью и аристократией. Мы с Уайтфилдом
     очень  многое  упустили  в жизни благодаря своим передовым взглядам.
Быстрый переход