— Но что с ним случилось? — Вера смотрит на меня все так же. — Убит? Или…

— А что вас заставляет предположить, что он убит? — ловлю я Веру на слове.

— Я просто спросила.

— Человек никогда не спрашивает "просто", — возражаю я. — У него при этом всегда что-то на уме. Почему вы допускаете, что Медаров мог быть убит?

— У меня нет никаких особых оснований для этого. Люди умирают или естественной или насильственной смертью. И ничего удивительного, что я спросила, какой из двух случаев имел место.

— Оставьте эти силлогизмы. Они пригодны только для учебников формальной логики. Из десяти тысяч душ девять тысяч девятьсот девяносто девять умирают естественной смертью, и только один человек — насильственной. Откуда же ни с того, ни с сего вам в голову пришла мысль, что этот один — именно Медаров?

— Это не мысль, а что-то вроде предчувствия. — Вера немножко смущена.

— Ну вот, теперь вы меня отправляете в область подсознательных явлений. Все эти научные экскурсы, конечно, полезны, и при других обстоятельствах я познакомил бы вас с мнением одного моего случайного знакомого о Фрейде и фрейдизме. Но если я вам сказал, что располагаю временем, это вовсе не значит, что мы можем беседовать с вами до утра. Так что давайте, товарищ Танева, оставим предчувствия и перейдем к фактам. От таких людей, как вы, мы ждем активной помощи, а не добавочных затруднений.

— В фактах, которые мне известны, нет ничего сенсационного. Просто при встречах с Медаровым меня никогда не покидало чувство, что этот человек чего-то боится.

— А как вы думаете, чего он мог бояться?

— Не знаю.

— Товарищ Танева… — начинаю я предупредительно.

— Знаю, слышала уже, что я сознательная гражданка и вы ожидаете от меня помощи… — прерывает меня Вера с легкой досадой в голосе. — Поймите только, что я не знаю ничего определенного.

— Я человек скромный и согласен довольствоваться и неопределенным. Лишь бы это было искренним.

— Мне почему-то казалось, что Медаров боялся Танева. Поскольку старик, во всяком случае при мне, не говорил ни о ком другом, кроме Танева, поскольку в мыслях у него всегда был только Танев, и поскольку между ними, по- видимому, оставались какие-то странные счеты, у меня возникло ощущение, что и беспокойство его связано с Таневым.

— Вот это звучит уже более определенно. Какие счеты могли быть между Медаровым и вашим дядей?

Вера посмотрела на меня с неудовольствием:

— Я его называю "Танев", а вы упорно повторяете: "ваш дядя".

— Что ж тут такого? Он же вам дядя?

— Может быть, и дядя, но я лично этим не горжусь. Даже, к вашему сведению, давно решила уехать отсюда, и если вы меня нашли в этой квартире, то только потому, что я не успела найти другую.

— Когда появилась у вас эта неприязнь к вашему дяде, пардон, кТаневу? И что явилось причиной?

— Причина здесь — его прошлое. И отчасти — настоящее…

Вера встает, вынимает из ящика стола сигареты и закуривает. Потом снова садится на свою табуретку. Я терпеливо жду. Когда разговариваешь с людьми, надо уметь не только спрашивать, но и ждать. А в данном случае, поскольку пауза затягивается, можно и самому закурить. Что я и делаю.

— Когда я переехала сюда, — говорит Вера, — я почти ничего не знала о прошлом Танева, кроме того, что он был богатым человеком и занимался торговлей. Позже я приезжала на каникулы в Видин, и мать была очень рассержена, когда узнала, что я поселилась у Танева.