Десс вздохнула.

– Теперь я понимаю, чего ты так распереживалась, Джесси. Тебе не светит провести остаток дня, мило болтая с двумя телепатками. – Она встала, зашелестев длинной юбкой. – Ладно, пока.

– Да уж, – сказал Джонатан. – Не ценишь ты своего везения, Джесси.

Он сжал руку Джессики и встал.

– Ага, повезло так повезло, – согласилась Джессика. – Если б только не этот чертов домашний арест…

Четверо полуночников ушли, а Джессика осталась сидеть, провожая их взглядом и проклиная упертость родителей. Дался им этот календарь!

Впервые в жизни отец опаздывал.

После того, что случилось месяц назад, он каждый день забирал Джессику из школы – из тех соображений, что если она поедет на школьном автобусе, то может опять угодить в какую‑нибудь криминальную историю. Но сегодня машины Дона Дэя что‑то не было видно среди автомобилей, подъезжавших, чтобы забрать школьников.

Может быть, после всех споров о сроках ее домашнего ареста он все перепутал и решил, что сегодня Джессика уже может возвращаться сама?

Утром, когда они опять сцепились на эту тему, Джессика попыталась обратиться к лунному календарю: в лунном месяце двадцать восемь дней, а значит, домашний арест должен был закончиться накануне вечером. Но родители безжалостно выбрали календарный месяц, и отец несколько раз повторил: «В сентябре у нас тридцать дней, равно как и в апреле, июне и ноябре».

Разумеется, заставить ее сидеть взаперти этот вечер все равно было ужасно несправедливо. Джессику задержали и вернули под родительскую опеку (но не арестовали же!) в ночь с субботы на воскресенье. Следовательно, тридцать дней должны истечь вечером в понедельник, что ясно любому разумному человеку. Но ее родители рассуждали не разумно, а как отпетые формалисты: раз ее привезли домой утром в воскресенье, то и домашний арест начался только воскресным вечером, а это означает, что срок истекает во вторник.

Джессика продолжала спорить до тех пор, пока отец со злости не пригрозил пересчитать срок, опираясь на тот факт, что большинство месяцев содержат в себе тридцать один день, и продлить наказание до среды. При этих словах даже мама ахнула, и Джессика сочла за лучшее смириться.

Она посмотрела на свои часы, на которых уже выставила обычное время Биксби, убрав лишние двадцать минут «затмения». Ее автобус должен вот‑вот отойти. Если папа все‑таки прибудет и не найдет ее, он, чего доброго, психанет и снова запрет ее дома. Но тут может скрываться и другой подвох: что, если отец нарочно опаздывает, чтобы она пропустила автобус и пошла домой пешком? И тогда он в наказание за то, что дочь шлялась так долго, возьмет и продлит срок ареста еще больше…

А может, сегодня какой‑то особенный день, а она забыла? Джессика попыталась припомнить форс‑мажор, который мог заставить отца задержаться. После безумного утреннего происшествия у нее до сих пор в голове была каша. Весь день казалось, что время вот‑вот опять остановится и мир вокруг затопит мертвенно‑голубоватый свет. Когда на большой перемене в столовой иногда на миг смолкал гул голосов, Джессика всякий раз подпрыгивала, втайне опасаясь, что солнце, люди и весь мир исчезли навсегда.

Тут наконец на улице показалась знакомая машина; в окне виднелась голова Бет – и Джессика вспомнила, почему отец задержался. Бет потребовала, чтобы он забрал ее из начальной школы на другом конце города, потому что новая форма школьного оркестра ей не нравилась и сестренка не желала возвращаться домой в таком виде.

– Точно! – сказала Джессика вслух, улыбнувшись.

Ее сестра снова выступает со школьным марширующим оркестром!

Джессика прошла между рядами машин, открыла дверцу отцовского автомобиля и скользнула на заднее сиденье.