Вообще‑то, это она, Десс, должна бы быть хозяйкой на здешнем поле. В конце концов, это она нашла Мадлен. Это она ночами билась над разгадкой странных снов, которые насылала ей старая телепатка. Это она, Десс, вычислила Мадлен и ее дом.

А вышло так, что все плоды ее трудов пожинали Мелисса и Рекс. Вот им‑то тут было по‑настоящему хорошо, в маленьком тайном логове старой телепатки, спрятанном в сумеречном искажении. Рекс – тот вообще был счастлив, дорвавшись до утерянных знаний, о которых и мечтать не мог. Здесь, в этом доме, хранились все записи, которые сумели спасти выжившие полуночники последнего поколения, – на годы чтения хватит.

А Мелисса… О, она‑то заполучила такое, что до конца жизни нарадоваться не сможет.

Десс заметила, что, когда Мелисса брала чашку с блюдцем у Мадлен, их руки на мгновение соприкоснулись и телепатки хихикнули над какой‑то неслышной другим шуткой. Десс так и передернуло. Эти две особы постоянно общались мысленно, им не было нужды говорить вслух. Поди догадайся, что или кого они обсуждают сейчас.

Сидя по другую сторону большого обеденного стола, за ними наблюдал Рекс. Мадлен была единственным человеком кроме Рекса, кому Мелисса позволяла дотрагиваться до себя – хотя, вообще‑то, желающих‑то больше и не было, – но следопыт, похоже, ничуть не ревновал. Вот только долгие сеансы, когда две телепатки часами сидели, закрыв глаза и переплетя пальцы, явно заставляли Рекса чувствовать себя лишним.

Конечно, Мелиссу можно было понять. Она ведь выросла без поддержки старших телепатов, некому было ее научить обращаться со своим даром. А теперь ей открылся настоящий клад – в памяти Мадлен хранились воспоминания тысячелетий, многочисленные уловки телепатов, а кроме того, догадки и слухи, собиравшиеся с тех пор, как первые телепаты научились передавать друг другу знание «по наследству».

Интересно, думала Десс, как работает их математика? Если каждое поколение телепатов сохраняет все свои воспоминания и передает их следующему и так далее… то рано или поздно вся эта информация перестанет помещаться в памяти, верно? Или это больше похоже на гигантскую башню, которую все надстраивают и надстраивают, и с каждым новым этажом конструкция становится все более неустойчивой, пока однажды не рухнет?

А может быть, все происходит иначе. Может быть, самые давние воспоминания выцветают, становятся неотчетливыми, превращаются в размытую массу мыслей и чувств. Или упрощаются, схематизируются и переводятся на язык символов вроде тех, что используются на метеорологических картах. Десс представила себе такую ЗЭ‑карту, где над домом Мадлен парит большая буква «В» – мол, здесь зона высокого сволочного давления.

– Не взбалтывай чай, когда пьешь, Джонатан!

Кто бы говорил, подумала Десс. Джонатан сделал большие глаза и переглянулся с ней. Он прихлебывал чай, помешивая его маленькой ложечкой – в точности, как это делала хозяйка.

К счастью, здесь можно было не следить за своими мыслями: дом Мадлен был построен в так называемом сумеречном искажении, складке синего времени, где почти невозможно сунуть нос в чужие мысли без непосредственного физического контакта. Так мощная линия электропередачи создает помехи и не дает нормально посмотреть телевизор.

Это искажение было единственным, что защищало Мадлен минувшие полвека. Здесь, где темняки не могли ее видеть, она спряталась со всеми своими древностями и книгами, со всем, что осталось от прошлых дней, когда полуночники заправляли всем в Биксби, а не прятались по углам.

Десс оглядела горы хлама, громоздившиеся в углах комнаты, машинально оценивая углы ржавых стальных тринадцатигранников и многочисленные символы из тринадцати и тридцати девяти элементов, некогда защищавшие отцов города.