Видно было, что в доме никто не жил последний год, если не больше. Мебели в прихожей не было – хозяин вывез в парижское своё жилище.

– Кровати-то есть? – заволновался Лёвка.

Рене воспользовался его замешательством и стал ногами на пол, теперь он всего лишь опирался на Лёвкино плечо.

– Их сложно было вытащить, здесь у них такие… альковы, – успокоил Цандер. – Пойдёмте, расселю вас.

– Я должна быть у госпожи Керншток, – пробормотала Аделаиса.

– В шесть утра, в мужском наряде? – удивился Плаксин. – Моветон, фройляйн. Отдохните, переоденьтесь, примите ванну – считайте, что это гостиница. И, свежая и цветущая, в кринолине, вы отправитесь к своей госпоже Керншток. Пойдёмте со мною, фройляйн, я покажу вам вашу комнату.

Плаксин подал девушке руку – церемонно и изысканно, словно приглашал к танцу, и вдвоём они поднялись по лестнице. Лёвка с Рене поплелись следом. Рене опирался одновременно на свою трость и на Лёвку, Мора последовал за ними замыкающим.

Как только Мора перетряхнул от пыли пресловутый альков, Рене тут же туда упал и лежал неподвижно, с видом умирающего. Лёвка отправился распрягать лошадей и разбирать вещи, пообещав Рене:

– Как только найду в багаже кофе – сварю вам немного для поднятия сил.

– Спасибо, Лев, ты мой ангел-хранитель, – прошелестел Рене.

Как только дверь за Лёвкой закрылась, Мора спросил:

– Папи, что за счастье вы проспали в Петербурге с господином Плаксиным?

– У него и спрашивай, – устало отвечал Рене. – Я не в настроении сам рассказывать о своём позоре. – Он лежал, закинув руки за голову, великолепная шляпа валялась рядом. – По твоему лицу я вижу, что ты принял какое-то важное решение. Такая многозначительная задумчивость…

– Я принял решение завершить карьеру отравителя, – признался Мора, – сразу после нашей вылазки в оперу. Вы правы, эта жизнь не для меня. Вернусь к поддельным векселям и краплёным картам. Женюсь на своей муттер, если она согласится и не выскочила ещё за какого-нибудь богатого старичка в Кёниге. А если и так, подожду, как старичок помрёт, и посватаюсь снова.

– Ты, как и Мон Вуазен, и донна Тофана, – перепутал оружие и товар. Для бедного человека это извинительно, – сказал Рене. – Ты не бездарен, хоть я тебя порой и ругаю, и не излишне чувствителен – все люди таковы, если они не животные. Просто не делай оружие предметом торговли, и проживёшь долгую счастливую жизнь.

«Как вы?» – хотел спросить Мора, но вовремя понял, что если жизнь Рене и была счастливой – было это очень давно.

– Ты завершишь карьеру, и что же будет со мною? – спокойно и, кажется, весело спросил Рене. – Ты вернёшь меня владельцу? В баронское поместье Вартенберг? Зашивать колотые раны русским гренадёрам?

– Вы не собственность герцога, он вас не купил, – возразил Мора. – Он просто просил нас помочь вам, потому что ваши охранники и доктор собирались…

– Оставь, я понял…

– Мы разделим всё на четверых, и каждый волен будет идти куда захочет. Лёвка отправится рисовать цесарские рожи, Плаксин – целовать сапоги своего герцога, я женюсь, а вы – делайте что хотите. Можете жениться, можете – целовать сапоги.

– И то и другое одинаково гнусно, – рассудил Рене.

– Боюсь, мне не дождаться Лёвки с кофе, – посетовал Мора. – Пойду, попробую найти что-нибудь на графской кухне или вытрясу из Плаксина.