Мора призадумался. Он ожидал, что обещанная сторожка будет пуста – отчего именно сегодня князя понесло на охоту? Ещё и полицмейстера к нему в пандан не хватало!.. Придётся поворачивать обратно, искать ночлег в ближайшей деревне и ждать, когда охотники уберутся восвояси.

Мора раскрыл было рот, чтобы проститься с гвардейцем и пожелать всей честной компании доброй охоты, – как на опушку вылетел всадник, по одежде – егерь или что-то вроде того, крикнул гвардейцу:

– Потап, не жди нас, господа в город возвращаются!

И тут же ускакал в чащу.

– Ну что, свезло вам… – гвардеец выколотил трубку и сошёл с крыльца отвязывать лошадь. – Заноси, цесарец, своего болезного. Только шибко в доме не шуруди. Я к ночи вернусь, проверю.

– Барин, – с неуловимой почти издёвочкой позвал от кареты Лёвка, – а барин… Я уж внесу папашу в дом, пока он кони не двинул?

– Да вноси, – махнул рукой Мора.

Гвардеец оседлал скакуна и умчался сквозь чащу – догонять своих охотников. Рене выбрался из возка и стоял, опираясь о чёрную дверцу – дальше ноги его не несли. Лёвка с готовностью подхватил на руки своего хрупкого подопечного и вознёс в дом.

Лёвка так и не смог заставить себя расстаться с подрясником – маскировка ему очень нравилась. Мора проворчал ему в спину:

– Оденься по-человечески. Это моветон – два цесарца и с ними вдруг монах.

– Хорошо, бааарин, – пропел Лёвка, и слышно было, как он топает со своею ношей на второй этаж.

Лёвка устроил Рене в постели, в комнатке под самой крышей, обложил его перинами и отправился распрягать лошадей. Мора сидел на корточках возле печки – острожная привычка позволяла ему сидеть на корточках сколь угодно долго. Гвардеец, щедрая душа, оставил для них в печи чуть тлеющее пламя.

– Папи, вы живы? – спросил Мора, обращаясь наверх, и помешал кочергою угли.

– Почти, – отвечал еле слышный голос. – Что это за место?

– А вы не поняли? Охотничий домик месье Эрика. Умойтесь и сбрейте бороду – не пройдёт и часа, как он примчится, чтобы увидеть вас.

– Много чести, – ответили сверху. – Да никто и не примчится, не смеши меня.

Мора, конечно, шутил – вряд ли их бенефициар, напыщенный и надменный немецкий князь, примчался бы в охотничий домик сломя голову смотреть на Рене. Рано утром Мора сам собирался явиться к нему – с отчётом и за деньгами. Этот князь, он задорого нанял Мору и Лёвку, чтобы выкрасть Рене из ссылки. Как сам он говорил, пришло время вернуть Рене старинный долг. Но о самом Рене князь говорил как-то… странно:

«Он мне не друг и ни дня не был другом».

Лёвка внёс мешок с провизией, отодвинул Мору от разгоревшейся печки и принялся неспешно готовить ужин.

– Баарин, – повторил он с удовольствием.

– Вот, а ты меня не ценишь, – усмехнулся Мора. – А господин военный сразу разглядел.

– Нос отлепи, а то свой скоро сопреет, – напомнил Лёвка, – и того гляди отвалится.

Мора поискал глазами – нет ли где в доме зеркального осколочка, но дом был мужской, обставленный со всей охотничьей суровостью – зеркал в нём не было, придётся извлекать из дорожной торбы.

Вдали забрехала собака.

– Отменяется нос, – вздохнул Мора.

– Нехай преет, – разрешил Лёвка.

Мора подошёл к окну, поглядел – из леса выкатилась здоровенная чёрно-белая собачища и в пару прыжков достигла крыльца.

– Балалай! – узнал собачищу Мора.