Пока Рене сам не сказал однажды:

«Как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь задушил меня, пока я сплю. Оказал бы мне такую любезность».

Сам он был в чернейшей меланхолии после Ярославля. Отъезд дался ему, наверное, тяжелее, чем Море далось его прозрение. Да, встретились, да, увиделись ненадолго – но потом-то всё, всё, и навсегда…

Мора пережил своё прозрение, конечно. И Рене пережил – что он там испытывал в своём содомитском сердце. Снова друзья, ученик и учитель.

«Сундук погребён в глухом уголочке сада, и с тех пор об этом – ни слова».

Плаксин постучал и по старой своей привычке вошёл, не дожидаясь ответа.

Рене сидел в алькове и при свете шандала листал какую-то инкунабулу из коллекции графа Арно.

– Представь себе, Цандер, у твоего Арно неплохая библиотека. Я нашел Вийона и, кажется, это даже прижизненное издание.

– Арно француз, – пожал плечами Плаксин. – А где же гуляет наш Мора?

– Повёл фройляйн Мегид знакомиться с маэстро Керншток, – неуловимо поморщился Рене. – Ты пришел порадовать нас? Принёс весточку от нашего ювелира?

– Смотрите, – Цандер уселся на край кровати, вытащил из-за пазухи свёрток и разложил на покрывале свои сокровища – четыре перстня с одинаковыми камеями.

– В моё время камеи считались бесхитростным украшением, – Рене примерил один из перстней, посмотрел на свою руку, всё еще изящную. – Фу, куриная лапа!.. А камея – смотрится омерзительно.

И стряхнул кольцо с пергаментной лапки обратно на покрывало.

– Время массивных камней миновало, сиятельная милость, – напомнил Цандер Плаксин. – Пришло время скромного классического декора.

– Фу, – повторил Рене, – со временем всё делается только хуже. Оставь мне эти недоразумения, я наполню их содержимым. Завтра сможешь зайти и забрать – перед спектаклем. Во сколько мы ждём портниху?

– Сейчас два пополудни – значит, вот-вот.

– Что ж, мы с тобою займем её, пока не вернутся поклонники живописи – по крайней мере, в своей способности занять портниху я уверен. – Рене собрал перстни и спрятал в шкатулку. – Незачем лишний раз на них смотреть.

– Скажите, Рене, – Плаксин придал своему скрипучему голосу максимальную проникновенность, – куда вы направитесь, когда всё закончится?

– Зависит от того, как наш банкир разделит дивиденды, – лукаво улыбнулся Рене.

– Ваша милость, – укоризненно протянул Цандер, – вам-то грех опасаться за дивиденды. Я от себя готов оторвать и отдать вам…

– Это нерационально с твоей стороны, Цандер, – поднял брови Рене.

– Вместо двадцати лет в русской ссылке – двадцать лет в Париже, среди приключений и гризеток, – за такое не жаль не то, что дивидендов, ничего не жаль. Двадцать лет жизни, прожитой сказочно – благодаря вам. Я ваш должник.

– Жаль, что сам я не имею такого кредитора и прекрасно просидел почти двадцать лет в русской ссылке, – легко вздохнул Рене. – И ни слова про герцога! С ним у нас запутанная история, кредиты давно перемешались…

– А я хотел опять звать вас с собой, – смутился Плаксин. – Или хотя бы вернитесь в Ганновер. Его светлость снимет с меня голову, если я вас потеряю.

– Прежде ему не было дела, – возразил Рене, – так что не пытайся меня ангажировать.