– Оставайся здесь. Это приказ.

«Меня не жалко, – подумал Тодороки. – Все равно мое сердце парализовано. Я – бесполезная деревянная кукла. А Идзуцу – нормальный человек. Он порядочный и способный сыщик, которого жалко будет потерять… Кукла с мертвым сердцем способна только на то, чтобы выполнять приказы. Она выполняет их как робот, а когда случаются неудачи, только бормочет: “Ну да, ясно”. Нет необходимости даже думать о том, кого из нас следует принести в жертву как пешку, и о том, какой выбор будет более эффективным. И все же… Чьим именно приказам я подчиняюсь сейчас? Приказам закона? Закона о региональных служащих [71]? Внутреннего устава полицейской службы? Приказам морали? О том, каким должен быть человек?»

– Это приказ… Другого варианта, кроме как подчиниться, у тебя нет.

– Что это вы вдруг? – с насмешкой произнес Идзуцу. – Нарушали правила, как хотели, самовольничали… Вам ли говорить?

– Да, именно так. Самовольничал. Передо мной стояла загадка, я ее решил. Мне хотелось доказать, что я смог ее разгадать, вот я и принял самовольное решение. Только и всего.

– Хотите в одиночку изобразить из себя крутого?

– Это самодовольство. Эгоизм человека, думающего только о себе.

– Так называемый «образ жизни во всем его безобразии»?

Тодороки был застигнут врасплох. Пальцы, державшие руку Идзуцу, ослабли, и в этот момент Идзуцу, отстегнув ремень безопасности, выпрыгнул из машины, с силой ударив ногами по земле.

Одновременно оторвался со своего сиденья и Тодороки – и побежал следом за Идзуцу. Им двигали рефлексы. Не задумываясь, он проскочил сквозь скопление стоявших в пробке машин и пересек дорогу. Температура тела поднялась, вернулся забытый страх. Страх смерти. Отзвуки детонации. Однако ноги Тодороки и не думали останавливаться.

У входной двери была жуткая давка. Сотрудники кричали: «Здесь больше нет места!» В ответ звучало: «Идите к черту! Решили бросить нас на произвол судьбы?»

Тодороки пробивался сквозь раздававшиеся вокруг гневные крики. Его толкнули, он пошатнулся, его снова пихнули. «Черт, больно же!» – донеслась ругань Идзуцу.

Тодороки был зажат со всех сторон и не мог даже шевельнуться. Он задыхался. В небе кружил вертолет. «Интересно, это зрелище тоже транслируют по всей стране? Где-то какие-то люди наблюдают за происходящим здесь? Как они смотрят на эту неприглядную картину? Сочувствуют ли? Сопереживают ли? Поражаются ли? Смеются ли?..

Стечение обстоятельств, а вовсе не моя сила воли, бросило меня сюда. В конце концов, я с риском для жизни пытаюсь защитить других только потому, что это приказ. Никаких других причин нет.

Прямо в следующее мгновение где-нибудь в отделении может произойти взрыв. Кто-то может погибнуть. Что я тогда почувствую? Сожаление? Разочарование? Смогу ли по-настоящему испытать скорбь? По-настоящему…

Хасэбэ испытывал скорбь. Он ненавидел зверские преступления и оплакивал жертв. Именно поэтому в нем плодились желания… Или я ошибаюсь? Может быть, все было наоборот? Может быть, у него были такие желания, и поэтому он хотел их скрыть, именно поэтому ему надо было их отрицать и именно поэтому он надел на себя тогу поборника добра и справедливости? Желая скрыть свое истинное лицо, вырабатывал в себе многократно большее, чем у других, чувство справедливости?

И что в этом плохого?»

Тодороки настойчиво напирал. Бросал вызов морю людей. Нет, не успеть… Предчувствие превращалось в уверенность. Но это не причина, чтобы не идти вперед.