|
И меня разорвет в клочья. Это глупо… Я поступаю глупо. Но я могу поступать только так. Если б это была я, находящаяся где-то далеко, я не стала бы останавливать Асуку. Сделав вид, что сердито хмурюсь, узнав о безумных действиях Асуки, в душе́ я наверняка поддержала бы ее, крича: “Давай! Убей его!” Но я здесь. А Асука – не кто-то откуда-то. С ней я вместе проводила время, пусть и очень непродолжительное, и сейчас она находится прямо передо мной. Находится так близко, так близко, что я могу уловить ее дыхание…»
Вскоре сопротивление Асуки прекратилось. Ее руки обессиленно опустились. – Госпожа Кода, – позвал Сару усталый голос. – Я больше не хочу. Не хочу мучиться по чьей-то вине. Извините… Она нажала на кнопку, Сара поняла это. Но все равно сжимала Асуку в объятиях. «Дура!» Проклиная себя, она сжала ее еще крепче. Ничего не произошло. Из предоплаченного мобильного телефона послышались гудки. Через некоторое время зазвучал голос. «Алё, алё? Что? Кто? Мама, это ты? Сейчас сюда полицейские пришли…» – Миу, дочка… – простонала Асука. У нее текли слезы. Сара ощутила их на своем плече. – Черт! – Тяжело вздохнув, Асука словно полностью лишилась сил. Сара медленно посадила обмякшую женщину на пол лестничной площадки, и в эту минуту снизу по лестнице разнесся пронзительный голос: «Кода, где ты?» 9 Асука была взята под стражу, а в отношении Судзуки было принято решение о возбуждении дела и переводе подозреваемого в другое место. В рюкзаке Асуки лежала коробка, обмотанная скотчем. Ее содержимое не было поддельным и полностью соответствовало упаковке. Это оказались пирожные. В следственной комнате появились два сыщика из Столичного управления полиции и зачитали ордер на арест. Все это время Судзуки и Руйкэ смотрели друг другу в глаза. Прозвучал приказ: «Встать!» Судзуки подчинился, на него надели наручники и привязали к поясу конвойную веревку. С двух сторон его обступили полицейские. Судзуки с непринужденным видом направился в сторону выхода. Походка у него была такой, будто он собрался прогуляться. Судзуки до самого конца оставался верен себе. Киёмия принял это с болью. Он чувствовал, что, может быть, другой возможности встретиться с Судзуки у него уже не будет. Его пронзило чувство, большее, чем гнев, и большее, чем облегчение. Это было чувство бессилия. – Ты ведь сейчас подумал: «А какая мне, собственно, разница?» – Услышав голос Руйкэ, Судзуки остановился. – «Да, этот мир мне не нужен, а я не нужен этому миру. Ну и что из этого?» Руйкэ смотрел вперед. Его взгляд был направлен туда, где никого не было, на место, где до этого сидел Судзуки. – Ты воспринял намерения и желания Асуки, позвавшей тебя в шерхаус, как построенное на расчете стремление обезопасить себя. Воспринял так, потому что она хотела, чтобы ты взял вину на себя. И тогда ты, наверное, решил: «Все, с меня хватит»? Судзуки обернулся и посмотрел сверху на Руйкэ. – Асука – та женщина, которая подарила тебе бейсболку, когда твои товарищи-бездомные подозревали тебя в предательстве и смеялись над тобой. И вдруг ты понял, что эта самая женщина собирается тебя использовать. Надо полагать, именно в этот момент твое «а какая мне, собственно, разница?» превратилось во «все, с меня хватит»? Получается, что поэтому Судзуки не позволил Асуке даже умереть. Поэтому послал ей имитацию бомбы. Судзуки хотел лишить ее возможности бегства, хотел заставить лгать всю оставшуюся жизнь. – Но был ли ты прав, полагая, что Асука собирается использовать тебя? Для того чтобы скрыть убийство сына, необходимости в тебе не было. В шерхаусе находились тела Ямаваки и Кадзи. Асука, жившая с ними в одном доме, должна была знать, что эти люди были способны и на убийство. |
