Стори огляделся, на его безмятежном лице появилось легкое удивление. Серые глаза пробежали по полкам, уже забитым до отказа книгами, картотечными ящиками и пухлыми конвертами с надорванными углами. Остановились они на Тони, который крутанулся на стуле, оказавшись спиной к заваленному бумагами столу и лицом к двери.
– Заходите, Том, – пригласил он, вставая, и показал на два низких кресла в углу. – Присаживайтесь.
Стори нахмурился.
– Обычно мы встречаемся не здесь, – неуверенно проговорил он.
– Не тут, – подтвердил Тони.
– Это означает, что вы собираетесь сообщить мне плохие известия?
Тони на миг задумался: операбельная опухоль мозга – хорошая или плохая новость для человека в таком состоянии, как Стори?
– У меня есть для вас новости, верно. Но мы встретились тут еще и потому, что мне нужна ваша помощь. Ну, садитесь, Том. – Он взял больного под руку, подвел к креслу, а сам сел в другое. – Как ваши дела?
Стори отвел глаза и взглянул туда, где когда‑то была кисть его руки. Толстая повязка сменилась более легкой, казалось, что на руку надета старая кукла в вылинявшем до белизны платье.
– Вы были правы. Мне сказали, что у меня опухоль. – Он покрутил головой, словно разминая затекшую шею. – Забавно, но еще недавно это показалось бы мне самым страшным диагнозом на свете.
– Утешительным такой диагноз не назовешь. А как вы отнесетесь к тому, что ваша опухоль операбельна?
Слабая испарина выступила на лысине Стори. Он грустно посмотрел на Тони:
– Я скажу, наверное, ужасную вещь, но мне хочется сделать операцию. Я хочу жить. Мне больше не для кого жить, чаще всего я думаю именно так, и все равно хочу воспользоваться шансом.
Тони испытывал невольную жалость к этому пациенту и его загубленной жизни. Так все нелепо и бесповоротно! Ситуация усугублялась тем, что Стори был человек умный и понимал свое положение.
– Вы чувствуете себя виноватым, ведь так, Том? Помимо всего прочего вас терзает вина за то, что вам хочется жить.
Стори подтвердил это кивком, на его глазах блеснули слезы.
– Я трус, – пробормотал он. – Я… я не могу приговорить себя к тому, что сотворил с ними.
– Том, вы не трус. Смерть – вот действительно выход для труса. А жить со своим горем дальше – это требует мужества. Вы не можете вернуть назад то, что забрали, но зато вы можете достойно прожить оставшуюся жизнь.
– Значит, опухоль операбельная? Ее могут удалить?
Тони кивнул:
– Так говорят хирурги. Я предупреждал вас, операция не восстановит то, что нарушилось в вашем мозгу, но мы поможем вам с этим справляться. Вы обратили внимание, что вам теперь дают другие лекарства?
– Да, и я чувствую себя намного спокойней и лучше себя контролирую, – отозвался Том.
Как раз то, что нужно для осуществления моего плана, подумал Тони.
– Положительная динамика сохранится, – пообещал он, – а операция даст вам будущее. Я уверен, что вы сможете правильно его использовать, Том. Я искренне так считаю.
Стори утер глаза тыльной стороной здоровой руки:
– Но ведь меня все равно отсюда не выпустят?
– Пока трудно сказать. Многое зависит и от вас, и от нас.
– Как я догадываюсь, вы хотите написать обо мне? Сделать себе имя, вылечив меня? Я этим должен вам помочь? – Голос пациента зазвучал неприязненно.
Застигнутый врасплох, Тони отругал себя за самонадеянность: он поверил, что завоевал доверие Стори. Оказывается, нет.
– Нет, я совсем другую помощь имел в виду. Жаль, что вы так думаете. Мы не собираемся эксплуатировать вашу боль и беду, – сказал он, пытаясь вернуть расположение Тома. |