продолжил прогулку,  усмехаясь себе в усы. Ему нравилось наблюдать за детишками – как из щенячьей

припухлой мордочки с возрастом прорезается лицо человека. Сразу видно – Фриц получится трусоватым, а

Генрих смышленым, Каролина будет пленять сердца, а чернявая Трудхен хорошо, если выйдет замуж… Но

еще   забавнее   виделось,   сколь   мизерными   штрихами   порой   создается   характер.   Посмеешься   над

неуклюжестью крохотной танцовщицы – и девочка станет дурнушкой. Похвалишь юного воина, Изгонятеля

Злой Собаки, глядь – из парнишки получится славный солдат…

«Здравствуйте!   Здравствуйте,   Мастер   Ханс!   Как   я   счастлив   вас   видеть!»   –   навстречу,   смешно

подпрыгивая,   спешил   часовщик   Хольц.   «Смотрите,   смотрите,   как   я   хожу!»   –   он   и   вправду   выглядел

молодцом. Год назад, почти сразу после женитьбы, бедолагу хватил удар. Опасались, что часовщик так и не

встанет. Но прошло не более пяти месяцев с того дня, как хозяйка Хольц начала пользовать муженька

Семицветным Бальзамом Мастера Фармацевта, – и вот почтенный мужчина скачет, будто кузнечик.

…За разговорами о погоде, благоглупостях магистрата и ценах на масло Мастер Ханс не заметил, как

пробило восемь. Раскланивались уже в сумерках. Аптекарь решил было срезать путь через Старую площадь,

но заслышав визгливые дудки комедиантов, свернул обратно. Пасторальная песенка лезла в уши: «Где мой

милый пастушок, вместе выйдем на лужок, он подует в свой рожок, ляжем в тень на бережок…» Какая

мерзость!   Впрочем,   фарсы   о   глупых   купцах,   трусливых   солдатах   и   хитроумных   бюргерах   были   еще

противнее. Мастер Ханс прибавил шагу. Наконечник трости звонко стучал в булыжники. Хотелось есть.

Говядины с кровью, горячего супа – можно даже без гренок, темно-розового вина, душистого, мягкого,

свежевыпеченного хлеба… «Хлеба, мама, дай хлеба! Молока и хлеба! Пожалуйста!» И в ответ – жалобный,

как собачий скулеж под дождем, женский плач.

От неожиданности Мастер Ханс уронил тросточку. Нищих, тем паче голодных нищих в Вольном

Городе не было уже лет… Очень, очень давно. Калек и немощных стариков распределили в приюты для

обездоленных, сбившихся с пути взрослых направили в услужение к уважаемым бюргерам, сирот разобрали

на воспитание, большинство – и усыновили впоследствии. А на каждого упрямого пьяницу или выжившую

из ума старуху из тех, что не пожелали отправиться в богадельни, приходилось по десятку благотворителей.

Он огляделся. Чуть поодаль, прямо на пороге закрытой лавочки плакала еще молодая женщина в

пропыленной,   но   благопристойной   простонародной   одежде.   За   подол   материнской   юбки   держалась

белокурая девочка не старше четырех лет.

«Что  случилось, дитя мое?» – аптекарь склонился к женщине, внимательно глядя в ее лицо. Что

говорить,   мошенники,   готовые   облапошить   доверчивых   добряков,   еще   встречались   на   улицах.