осмотрела   надрывы,   задумалась   вслух   –   поменять   ли   набивку   или   достаточно   её   просушить?   Затем

железным   инструментом   подцепила   ветхие   панталончики   и   ахнула,   увидев   дыру   в   животе   –   игрушка

испорчена.   Не   безнадежно,   но   серьёзно,  существенно.   А   что   это   там  у   нас?   Ловкий   пинцет   подхватил

обрывок   бумаги   и   развернул   его.   Старушка   поднесла   к   глазам   лупу.   Эмма   Югель…   Да   здравствует

Франция! …передайте отцу, что… гордиться дочерью. Две слезинки скатились с набрякших век, старушка

поспешно подхватила их мягкой салфеткой, чтобы не повредить экспонат.

Для куклы началась новая, удивительная и интересная жизнь. Две портнихи, ахая и болтая, ловко

сменили набивку,  шелковой тонкой нитью заштопали усталую  ткань, так что стало не разглядеть швов.

Чепчик оставили прежний, а вот платье пошили новое, из зеленого пышного бархата. На грудь прикололи

интересную  брошь, похожую  на остроконечный крест. И в одном из огромных  залов поставили  целую

витрину, освещенную яркими лампами, положив рядом с куклой полустершееся письмо.

Тысячи  тысяч  людей  теперь  проходили  мимо,  любовались   и  хвалили   её,  восхищались   отважным

подвигом. Что тут отважного – просто валяться на чердаке, потихоньку отсыревая? Но наблюдать оказалось

преинтересно – посетители все время менялись, а вместе с ними менялись моды. Изредка в музей приходили

свадьбы, невесты волочили по паркету длинные шлейфы нарядных платьев – каждый год новых фасонов.

Иногда,   словно,   чувствуя,   что   кукла   соскучилась,   приходила   старушка-директор,   со   своей   веселой

веснушчатой внучкой и тихонько, чтобы никто не видел, разрешала им поиграть. Кукла шептала на ухо

новой   подружке   старые   сказки,   девочка   смеялась,   думая,   что   ей   чудится.   А   потом   –   снова   витрина,

подушечка и крепежи.

Иногда, холодными и долгими ночами по музею бродили крысы. Робко жались к огромным стенам,

сновали   из   угла   в   угол,   прячась   в   тенях,   не   рискуя   выйти   на   середину   огромного   зала.   Сонная   кукла

смотрела на них сверху вниз – как шлепают голые хвосты, как моргают яркие глазки-бусинки. Она больше

не боялась ни грызунов, ни чердаков, ни ночей. Подумаешь, глупость – крысы!

 Брат Гильом

Очередное посвящение бесу Леонарду :)

Тяжело скрипели ступеньки. Кто-то грузный, одышливый поднимался, цепляясь за стены большой

ладонью, откашливаясь и плюясь. Не Лантье – он костлявый и шустрый, вечно в делах и походка его легка,

не толстуха Мадлон с её деревянными башмаками и подпрыгивающим от суеты шагом, не их сын дурачок

Николя – тот идет еле-еле, поднимет ногу и остановится, думает, не младший, Жак – носится, как угорелый.