Как то всего этого было уже много.

Я встала, медленно убрала в сумочку сигареты и взглянула на приятельницу уже только в дверях.

– Запомни, дорогая. Я уходила с твоей идиотской выставки в костюме! Английский такой – пиджачок и юбочка. У пиджака – одна пуговичка, у юбочки – маленькая шличка. Все – темно оливкового цвета. Знаешь, ягодки такие бывают – оливки. С косточками или с анчоусами. Иногда – с лимоном…

– …Прекрати этот фарс! – взвизгнула Веселовская. – В красном платье!

– …Для тех, кто не понял: в кос тю ме! Темно олив ко вом!

И я шарахнула дверью.

***

Напротив Музиного офиса был сквер. Лишь только я выскочила из подъезда, как с одной из лавок поднялся мужчина и пошел мне наперерез. Парубок! Только его мне сейчас и не хватало. Я резко дернулась в сторону, сделав вид, что не узнала его, но Игорь Сергеевич решительно преградил мне дорогу. Тогда я взяла сумочку под мышку и с вызовом протянула ему обе руки:

– Не стесняйтесь! Захлопывайте свои наручники.

Он улыбнулся, взял меня под руку и повел к своей насиженной скамейке.

– Зачем же сразу так? В наручниках ходят преступники. А вы – всего лишь свидетель. Правда, один из самых важных свидетелей.

– Свидетель? – обалдела я. – Не подозреваемая?

– А кто вам сказал, что вас подозревают? Муза Гурьевна? – мягко улыбнулся Парубок.

Я устало откинулась на спинку лавки. Кто бы знал, как я устала за сегодняшний день.

– «Подозревают» – это мягко сказано. Все просто уверены, что этот чертов палантин свистнула я.

– И вы очень расстроились. С Веселовской вот, видно, поссорились…

– А вы бы не расстроились?

– Я бы просто отбросил эмоции и стал рассуждать здраво. К тому же, Светлана, вы, оказывается, совсем не знаете Уголовно процессуальный кодекс. Надо будет при случае сделать Обнорскому замечание.

– Я – журналист, а не милиционер.

– Во первых, вы – красивая женщина, а потом уж – журналистка…

Батюшки, с каких это пор геи стали делать комплименты женщинам?

– …Хотя – журналистка «Золотой пули», – продолжил Игорь Сергеевич. – И должны бы знать, что подозреваемым считается человек, которого взяли на месте преступления с поличным. Либо если на него указали другие люди: видели, мол, как он воровал. А вас видели только примеряющей этот палантин.

– …И угрожающей хозяйке выставки украсть его, если не продаст…

– Да, это вы, Светлана, конечно, погорячились, – искренне рассмеялся Парубок, и я впервые обратила внимание на то, какая у него хорошая, открытая улыбка. – Но и это, к счастью, ни о чем не говорит. В смысле – ни о чем плохом. Ведь покинув выставку, вы тут же «Красной стрелой» уехали в Москву: вагон №3, место №11. И не исключено, что кто то из гостей после полуночи еще видел этот палантин на выставке. Главное – найти этого человека. Я бы на вашем месте с этого и начал…

Я поняла, что Парубок не терял время зря – иначе откуда бы ему знать даже номер моего спального места в вагоне. Я облегченно вздохнула: хоть кто то мне верит.

– Но их там было больше сотни! Все ходили, выходили, жевали, пили. Каждый до утра успел пообщаться друг с другом по многу раз. Попробуй потом вспомнить, когда ты кого видел – до полуночи или после. С одной стороны у всех – коллективное алиби, с другой – все на подозрении.

– Вы разумно рассуждаете, Светлана. И все таки это шанс. Поговорите с теми, с кем вы успели на выставке пообщаться, кто дольше всех вас видел.