– Ну ка, ну ка.

– Следак считает, что Стаса убили. Либо сама Комарницкая, либо его заместитель, за которого Аллочка и вышла замуж спустя всего три месяца после «самоубийства» мужа… Но доказательств нет.

– Бывает, – согласился я. – Что предлагаешь?

– А что тут предложишь? Там даже дела не возбуждали – самоубийство. Следак говорит: наглая тварь. Он ей в лицо сказал: а не ты ли, Алла Феликсовна, муженька то убила? А она в ответ: а ты докажи… Вот тварь какая!

– Не бери в голову, Родя, – ответил я… и вспомнил огромных кавказцев… и ухоженную, холеную руку Аллы с обручальным кольцом… и брюлики, подрагивающие в ушках. Еще я подумал, что прокуратурский следак, скорее всего, прав. Но его правота не подкреплена фактами, и Алла Комарницкая никогда не предстанет перед судом. Такова реальность. – Ты, – спросил я, – Родион, пробил телефоны, с которых звонил Троцкист?

– Да, – хмуро ответил Родя. – Звонил он с таксофонов возле метро «Площадь Мужества». Карта компании «Санкт Петербургские таксофоны» на тридцать единиц, годна до тридцатого ноября.

Звонки только на твой номер… Осторожный, гад.

***

У Полины Гребешковой оказался очень приятный грудной голос, и она, кажется, нисколько не удивилась, когда я позвонил, представился и сказал, что хотел бы поговорить о ее бывшем муже – Олеге Гребешкове.

– Когда вас устроит? – спросила она.

Я ответил, что в любое удобное для нее время, но откладывать не хотелось бы.

– Приезжайте, – сказала она. – Я все равно сижу дома, на больничном. Записывайте адрес…

Я адрес то уже знал. Знал и то, что вместе с Полиной прописана дочь Яна, 1993 года рождения, и Лосева Тамара Леонидовна, 1940 года, – очевидно, мать. Но говорить Полине этого я не стал. Адресочек, между прочим оказался недалеко от площади Мужества… Но это, конечно, ничего не означает.

Я запряг свою сивку бурку и поехал.

На самой площади Мужества попал в хорошую пробку – после того, как линия метро оказалась разорванной, пробки здесь стали обычным делом. Полина жила в старенькой пятиэтажке на улице Хлопчина, из ее окон были видны стадион и парк Политеха.

Я извинился за визит в неудобное для этого время, но Полина сказала:

– Это не беда. Болею не я – Янка. Да и она уже, скорее, здорова, чем больна…

Гулять пойдешь, доча?

И Янка закричала: да а, пойду у…

Я понял, что Полина не хочет, чтобы девочка присутствовала при разговоре. Через пять минут Яна ушла, а мы с Полиной сели в маленькой кухне. В окно было видно, как Яна играет на детской площадке.

– Итак, Андрей… э э… простите… – произнесла Полина.

– Если вы не против, то, может быть, обойдемся без отчеств? – спросил я.

Она кивнула: не возражаю… А потом вдруг заплакала. Я много раз видел, как плачут женщины, и каждый раз меня это угнетало… я не знал, что сказать или сделать, и сидел молча. За окном бушевало солнце, и скрипели качели на детской площадке.

– Извините, – сказала Гребешкова. – Извините меня… У вас есть сигареты?

***

– Да, конечно. – Я протянул сигареты, щелкнул зажигалкой. Она затянулась довольно неумело, закашлялась. – Вы… вы, Андрей, что то узнали об убийстве Олега?

– Нет, Полина, я, к сожалению, почти ничего не знаю. Я пришел к вам за помощью… Расскажите мне про Олега.