«Какая скотина!» – подумала я, но решила не начинать дискуссию. Шеф был явно разочарован отсутствием бурной реакции на свой выпад. У меня возникло подозрение, что остальные участники этого шоу под названием «летучка» тоже остались недовольны отсутствием драматургии.

– Впрочем, мировое соглашение нам тоже не нужно. Мы должны выиграть этот процесс – и точка. Надеюсь, вы в состоянии выполнить свой профессиональный долг, мадам Лукошкина, или нам пора искать другого юриста? – Я знала, что у Обнорского нет тормозов, и он может глумиться до последнего. Но о другом юристе он заикнулся зря. Это стало последней каплей. Неспешно поднявшись, я одернула юбку и, стараясь скрыть подступавшие слезы, смогла (как мне показалось) с достоинством произнести:

– Думаю, есть необходимость рассмотреть этот вариант, – и, как было уже накануне, вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Все, закончится эта история с «Нерпой» – ухожу, к чертовой матери. Обнорский с его казарменной манерой общения мне осточертел. Тут я заметила уютно примостившуюся на Ксюшином столе Завгороднюю. Ксюша очень трепетно относилась к своему рабочему месту и терпеть не могла, когда кто нибудь покушался на него, даже с такой невинной целью, как написание заявления на отпуск, – чтобы сразу же можно было отдать его на подпись шефу. Видимо, Завгородняя рассказывала что то увлекательное – в духе «Elle» или «Cosmopolitan», от которых Ксюша была без ума. Светкина юбка достигла критической отметки и грозила перестать быть данным предметом туалета. Даже мой взгляд на какие то секунды был прикован к открывшемуся мне зрелищу. В общем то, присутствие Завгородней в приемной шефа – вещь редкая. Во первых, Обнорский не раз во всеуслышание говорил, что Светка полная дура, хотя и очень красивая. Во вторых, несколько «военно морских историй», связанных с похождениями Завгородней, основательно потрепали в свое время нервы шефа, о чем он не преминул сообщить с тихой угрозой в голосе самой Светлане. Правда, последние подвиги Завгородней на репортерской ниве и ее самоотверженность в истории с Лялей наркосбытчицей несколько подкорректировали образ нашей дивы в глазах Обнорского. Тем не менее Света избегала шефа, а потому ее возлежание на столе секретаря Обнорского показалось мне довольно странным.

Будь я в настроении, я бы обязательно подколола примадонну репортерского отдела. Но сейчас мои мысли были заняты одним – найти хоть какую то зацепку в этом деле с «Нерпой», где, конечно же, правосудие будет отдыхать… Несмотря на то что председательствующей по этому делу была моя однокурсница Эля Колмогорова (в студенческие годы – девушка с совестью и принципиальностью Павки Корчагина), после проведенных переговоров у меня сложилось впечатление, что Колмогорова получила от «Нерпы» заманчивый ангажемент. Как в том анекдоте про прокурора и адвоката: «Откуда, мол, у прокурора такие отпускные? – А это смотря кого отпускать…»

5

В нашем кабинете было пусто.

Каширин – в очередной таинственной командировке, которые стали обычными для Агентства, а Шах, очевидно, страдал после вчерашней упоительной – в буквальном смысле – беседы с источником. Это даже к лучшему, подумала я, усаживаясь на то же самое место, где вчера нас с Шаховским застал Обнорский. Вывалив на стол все, что было подготовлено по «Нерпе», я с унынием размышляла о том, что наш единственный выход – вызвать в суд тех людей, которые давали Спозараннику информацию об убийствах. Глебу я верила: если он счел возможным что то предавать огласке, значит, информация достоверная. Другое дело, что суду и Эле Колмогоровой слово Спозаранника ни о чем не говорит. Господи, никогда бы не подумала, что классическая ситуация, которую мы сотни раз с моими студентами разбирали на журфаке – можно ли раскрывать источники информации? – случится именно со мной! А с какой уверенностью и убежденностью я глаголила слушателям: мол, раскрывать источники – это ваше право, а не обязанность, никто не может вас заставить назвать имена тех, кто доверил вам информацию.