Трэйс кивнул и, поджав губы, сказал:

– Из всего того, что вы рассказали, меня особенно заинтересовала одна вещь – практически из за этого я и согласился поехать с вами сюда – причина сумасшествия моей матери. Насколько я теперь понимаю, вы имели в виду изнасилование? Теперь же вы утверждаете, что она никак не может этого помнить, поскольку была накачана наркотиками. Как то нескладно у вас получается, Димитриос.

Тот помолчал, наконец беспомощно развел руками и сказал:

– Если бы Хумени был каким нибудь обычным человеком, то это и впрямь бы не стыковалось. Как же вам объяснить? Мне совсем не хочется окончательно портить вам настроение. Ведь мы как никак говорим о вашей матери! Я…

– Только не надо ничего от меня скрывать, – резко сказал Трэйс. – Если у вас есть или вам хотя бы кажется, что у вас есть объяснение, лучше выкладывайтете. А я уже сам решу – верить мне вам или не верить.

– Хорошо, – ответил Каструни. – Но сначала ответьте мне на один вопрос: вы религиозный человек, Чарли? Мне кажется не очень.

– Ну, в принципе, в Бога я верю, это да. Само собой не в того Бога, что сидит на беломраморном троне на облаках в окружении сонма ангелов с арфами. Скорее, я верю в Бога, являющегося частью меня самого, всех нас, представляющего собой вселенское добро. Или, возможно, наш разум. Или наше сострадание? Даже не знаю. Для меня это очень сокровенная тема. Как бы то ни было, в церковь я не хожу. Мне кажется, это было бы чистым лицемерием. Я ведь далеко не ангел.

Каструни кивнул, чуть прищурил глаза и негромко заметил:

– Это уж точно. – Затем гораздо более оживленно продолжал: – Значит, вы считаете, что добро в мире все же есть. Исконная человеческая доброта. Верите в разум. В сострадание. Но ведь всему этому есть и противоположности, Чарли, на каждый плюс приходится свой минус. День и ночь, черное и белое, добро и зло. Добро с заглавной буквы "Д" и Зло с заглавной буквы "З". А в зло вы тоже верите?

– Конечно. Да вы оглянитесь вокруг. Разве не легче поверить в зло, чем в добро?

И снова Каструни кивнул. Он заметно оживился, по видимому сев на своего любимого конька.

– Нет, я имею в виду абсолютное зло. Самого дьявола! Да да, того самого, с рогами! Вы верите, что внутренне люди добры, сострадательны, разумны. Вы не уверены насчет Бога, но согласны: есть что то этакое, делающее нас лучше и добрее. А как же тогда насчет всего того булькающего, кипящего и богохульствующего в попытке сохранить равновесие? Того, что тянет нас вниз? Вы же сами говорите, что зло гораздо более очевидно, чем добро и в этом я с вами совершенно согласен.

По лицу Трэйса было видно, что он уже устал. Голова была забита совершенно непривычными мыслями, картинами, впечатлениями и идеями. Все это достаточно утомило его, но он по прежнему хотел выслушать Каструни до конца.

– Продолжайте, – сказал он.

– Пусть воплощением человеческой доброты являлся Иисус – допустим, он был Сыном Божьим именно в этом смысле. Позволю себе заметить, что в последнем лично я не сомневаюсь: я высказываю эту мысль в форме допущения лишь затем, чтобы она стала понятной вам. Итак, предположим, Иисус явился в мир, дабы принести людям свет – если хотите «спасти» их.

Возникает вопрос: кто же тогда должен поддерживать равновесие, а, Чарли? И КАК его поддерживать?

Трэйс пожал плечами и сказал первое, что пришло ему в голову:

– Антихрист?

Каструни резко выпрямился в кресле, едва не пролив свой коньяк. Он порывисто схватил Трэйса за руки и уставился на него широко раскрытыми глазами.