Губернатор Габуна, узнав о гибели Франшвиля, был в шоке. Войско генерала Ларуа оказалось в позиции догоняющего, и безнадёжно отстало от чернокожего вождя, который изменил одним манёвром все планы по его уничтожению.

У губернатора не было никаких войск. Второй раз на французских территориях началась паника. Наспех организовывались войска, из белых граждан всех национальностей, которые здесь проживали, но их было немного. Набирались чернокожие наёмники, отправлялись срочные депеши в Париж и губернатору Сенегала и Алжира с призывом прислать, и как можно скорее, хоть какие-нибудь войска.

Губернатор Испанской Гвинеи, находившейся практически рядом с Либервиллем, тоже не на шутку встревожился, не зная, чего ожидать от непредсказуемого чёрного вождя, и стал экстренно набирать наёмников, откуда только можно. Только в Германском Камеруне было спокойно. Три тысячи чернокожих бойцов, усиленных немецкими офицерами, стали сосредотачиваться на границе с Габуном, но скорее, для порядка, чем реально воевать.

Чем ближе продвигался к Либервиллю Мамба, тем больше нарастала паника. Ларуа спешил со своим войском изо всех сил, но, не имея лошадей и вьючных животных, катастрофически запаздывал. Его зуавы не имели навыков продвижения по джунглям, и уже изрядно устали, не получая возможности воевать и грабить.

Да и грабить не только не разрешалось на французской территории, но и грабить было нечего. А редкие развлечения с пойманными негритянками, насилуемыми по очереди большой группой, не могли удовлетворить их животные инстинкты полностью.

Ларуа не препятствовал им в этом, страшась бунта. Да и какое ему дело до аборигенов. Выживут, нарожают афроарабов, не выживут, так другие племена придут на освободившуюся от них территорию, и нарожают таких же негров, только с другим оттенком кожи.

Шесть тысяч чернокожих тиральеров тоже не отличались добротой, но всё равно, стали косо смотреть на своих «товарищей». Войско начало испытывать уныние и усталость от тяжелого похода.

В отличие от негров, привычных к джунглям и саваннам, марокканцы и алжирцы были непривычны к местным условиям, и страдали от укусов незнакомых им змей и ядовитых насекомых, и, подверженные незнакомым инфекциям, начали болеть.

Война ещё не началась, а войско французов уже понесло потери. Генерал Ларуа злился, но ничего не мог с этим поделать. Да ещё и участились постоянные конфликты между тиральерами и зуавами, каждую ночь принося одного, двух убитых в тайной междоусобице.

Губернатор Габона с облегчением вздохнул, в порт Либервилля зашли две канонерские лодки и крейсер французского флота. Их орудия были готовы расстрелять любое войско, посмевшее подойти к Либервиллю.

Я смотрел на колонны солдат, целеустремлённо двигавшихся вперёд, нагруженных, как трофеями, так и продуктами. Мои отряды немного увеличились. Теперь со мной шло не четырнадцать тысяч воинов, а уже семнадцать тысяч. Да ещё человек восемьсот откровенного сброда, подобранного по пути.

Жало постоянно докладывал мне, где находится мой враг, генерал Ларуа, со своими зуавами. Я уже прошёл практически весь Габон, и, наконец, стал приближаться к Либервиллю. Зуавы находились в двух дневных переходах, преграждая мне путь назад.

Что ж, в принципе, верно.

Достав подзорную трубу, я стал разглядывать приблизившийся к моим глазам город. Ровные, аккуратные, но немногочисленные, домики колониальной администрации, частных усадеб, домов торговцев и торговых компаний перемежались с жалкими лачугами местных жителей, использовавшихся как обслуживающий персонал.

Меня ждали. Но вот, кроме чадящих на рейде слабыми дымами холостого хода машин трёх военных судов (у канонерок были и паруса и паровая машина), я что-то не увидел много войск. Так, тысячи две, три ополченцев, может, больше.

Игра не стоила свеч, точнее, дневная игра мною не предполагалась, а вот ночная, много свеч и не требовала.