Перелёты поднимали фонтаны воды в бухте порта, недолёты поднимали фонтаны земли, попадания взметали вверх куски зданий. Снарядов у меня было мало, и, выпустив из мортиры десять оставшихся ядер, и сделав по десятку выстрелов из каждой пушки, я приказал прекратить огонь и убрать орудия с позиций.

В это время очнулись орудия кораблей, став посылать снаряд за снарядом, ориентируясь на вспышки выстрелов моих орудий, которых уже не было на прежнем месте. А в это время, передовые сотни набранного сброда уже штурмовали город, который начал понемногу гореть. Не ожидавший ночного нападения, город стал отбиваться. Но у него не было даже стен.

Пока сброд сражался, гоняясь за призраком добычи и руководствуясь лишь ненавистью, мои отборные сотни, под руководством Ярого, захватывали здания колониальной администрации, быстро подавляя сопротивление умелым огнём. Они искали деньги и оружие. Насиловать и убивать ни за что ни про что, я запретил. И они знали, что если я узнаю, то тот, кто ослушался моего приказа, умрёт жуткой смертью. Так что рисковать никто не хотел.

Захваченные врасплох, горожане отбивались, что было сил. Команды кораблей, не решаясь стрелять по городу, спустили шлюпки, в которые уселись матросы, во главе с флотскими офицерами, и устремились к причалам. Но Ярый уже успел ограбить город, и его сотни стали отступать. Вслед за ними, стали откатываться и сотни сброда, основательно прорежённые в ночном бою, но всё равно, ужасно довольные боем и полученными в нём трофеями.

Хлынувшим на берег матросам достались лишь небольшие кучки не успевших сбежать негров, да брошенная мною за ненадобностью мортира. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить! Развернувшись, я двинулся обратно, навстречу французским колониальным отрядам. Непрерывно двигаясь, мы остановились на отдых на расстоянии одного дневного перехода между нами.

Их войско подошло после обеда, и было уже хорошо различимо, когда остановилось на отдых, не решаясь с ходу атаковать правильные ряды моих воинов, и оценив мою готовность сражаться. Я тоже не собирался их атаковать. Мои воины уже успели отдохнуть, но, увидев, что сражение будет завтра, я решил повременить.

Густая и тёплая, как кисель, африканская ночь опустилась на землю, поглотив всё вокруг. И опять, в бой пошли одни дураки. Три с половиной тысячи набранных местных негров нехотя пошли в ночную атаку.

Естественно, они не хотели воевать ночью. Ночью негров не видно. Ночь — это время злых и жестоких духов, но не только. Ночь — время унганов. А кто командовал ими? Великий унган Мамба! Так вот, великий унган Мамба сказал: — «Атаковать, вашу мать!», а не то, я буду ваши души… пинать, вашу мать, мать, мать!

Рыкнули пушки Семёна Кнута, выставленные на прямую наводку. Его зычные матюки заглушали рёв и грохот орудий. Подаренное ему мною короткое копьё славно гуляло по рёбрам и головам бестолковых пушкарей своим тупым концом.

«Бах, бах, брарарах», — плевались огнём небольшие орудия. Снаряды летели в разные стороны, абсолютно не прицельно, но мне было наплевать. Волна чёрных воинов накрыла собою вражеский лагерь. Генерал Пьер Ларуа не успел лечь, как грохот канонады и близкие разрывы снарядов выбросили его из походной палатки прямо в хаос ночного боя.

Впереди загорались и гасли вспышки орудийных выстрелов, выплёвывая в их сторону клубки огня, прорезавшие темноту африканской ночи. Визжали снаряды, летела во все стороны шрапнель. Спешно разворачивала орудия своих батарей орудийная прислуга. Загрохотали пулемёты, посылая в сторону мамбовцев веер смертоносно жалящих пуль.

«Мааамба», — дикий рёв долетел до первых рядов зуавов, а потом их захлестнула волна звуков от ударов холодного оружия. Это схватились в рукопашную зуавы и мамбовцы.