Окутываясь белым дымом от непрерывных выстрелов, отряды пошли врукопашную, пристегнув штыки. Зуавы дрались как бешеные. Чёрные тиральеры не проявляли такой самоотверженности, и стали отступать, оставив неприкрытым левый фланг.

Отборный двухтысячный отряд моих старых воинов бегом выдвинулся туда. Впереди уже вовсю кипел рукопашный бой. Зуавы отбивались саблями и тесаками, а мои угандцы кололи их штыками и широкими африканскими ножами. Никто не собирался уступать.

Генерал Ларуа с досадой дёргал себя за щегольски подкрученный чёрный ус. Всё преимущество в орудиях было потеряно, с пулемётами творилось что-то непонятное. Пулемётчики валились со своих мест, один за другим, а потом они стали совсем бесполезны, когда начался рукопашный бой.

Генерал тоже вовремя заметил свой обнажившийся левый фланг и направил туда последний резервный батальон сенегальских тиральеров. Две тысячи моих стрелков, добежав до левого фланга зуавов, открыли огонь из магазинных итальянских винтовок и из имевшегося одного пулемёта по задним рядам зуавов и тиральеров, заставив тех смешать ряды и сбиться в кучу.

Огибая зуавов, из французского лагеря выбежали тиральеры и бросились в отчаянную атаку на мамбовцев.

Командовавший мамбовцами Ярый, переместившись от основных войск ради этой отчаянной атаки, бросил в бой свой резерв, пятьсот револьверщиков.

Эти воины, расстреляв весь магазин винтовки, забрасывали её назад, вместо большого, отлично сделанного из трёхслойной кожи щита, и, держа его в левой руке, шли врукопашную. В правой руке у них был револьвер, сделав шесть выстрелов, они засовывали его за пояс, доставали второй, открывали уже из него огонь в упор, а потом шли в ход и ножи.

Потери тиральеров были огромные, не выдержав натиска и ярости сражения, они дрогнули и стали отступать, обнажая, теперь уже, не только левый фланг, но и весь тыл. Переместившийся сюда, пулемёт Ярого открыл убийственный огонь в спины сражающихся зуавов.

Пяти минут смертельного огня было достаточно, чтобы зуавы дрогнули, и последующая атака всего отряда Ярого нанесла им существенное поражение.

Все это время я наблюдал за происходящим с помощью своей подзорной трубы, усердно вглядываясь в поле боя, окутанное дымом сгоревшего оружейного пороха. Заметив наметившийся перелом в битве, я послал в атаку свой резерв.

Свежие силы воинов довершили разгром. Бросая оружие и спасая свои жизни, войско французов стало разбегаться, кто куда. Первыми сбежали тиральеры, бросив на произвол судьбы зуавов, даже не пытаясь защитить лагерь.

Почувствовав безысходность своей судьбы, зуавы стали отчаянно рубиться среди брошенных прислугой орудий. Но исход битвы был решён. Окружив со всех сторон, их просто стали расстреливать и колоть штыками. Озверев, негры стали убивать всех, и даже тех, кто просил пощады.

Генерал Пьер Эжен Ларуа и полторы сотни, из его оставшихся в живых белых офицеров, были взяты в плен, как и множество пойманных впоследствии сенегальцев. Зуавов осталось не больше тысячи. Потери французской стороны исчислялись тремя тысячами сенегальских и местных тиральеров, и десятью тысячами убитых зуавов.

Потери с моей стороны тоже были большими. Почти пять тысяч убитыми и семь тысяч ранеными. Всё оружие досталось победителям. Свирепые мусульмане теперь имели возможность лицезреть мою, ещё более жестокую, чем у них, рожу. Дав им полюбоваться на себя любимого, я пока оставил их под стражей, а сам подошёл к пленным французам.

— О, какая встреча, мой генераль! На этом мой французский был исчерпан. Пришлось опять прибегать к услугам переводчика.

— Вы мой пленный, месье генерал.

— Я осознаю это, — гордо ответил Ларуа.

— Ну и хорошо. Что мне с вами делать?

— Это ваше право, как победителя.

— Действительно, я как король и светлейший князь, желаю получить за вас выкуп.