У меня не было ни единого ответа на этот вопрос. Но спасение из рабства не ожидается от этих ходячих кошельков.

Кио ударила меня по руке,  и из моих рук выпал мармелад посыпанный сахарной пудрой. Ох уж эти восточные сладости. Εсли в этой жизни и есть что-то,  во что я безнадёжно влюблена — то это сладкое. Жаль,  у меня нет такой же сильной любви к мужчинам. И к людям. Сомневаюсь,  что мармеладка могла бы меня изнасиловать,  а вот знакомый моего старшего брата — вполне.

— О чем ты задумалась? Нельзя лопать перед танцем! Хотя твоей фигуре даже тушка верблюда не повредит! — Кио усмехнулась и ещё раз легонько ударила меня по пальцам. Она была единственной из девушек с кем у меня возникли хоть какие-то отношения,  похожие на дружбу.

— Кио,  я не смогу… — меня передергивает от отвращения,  когда я вновь смотрю на мужчин,  отодвигая штору.

Давно я не видела столько мужиков в дорогих классических костюмах. Кажется,  в последний раз это было на каком-то аукционе,  когда я пыталась написать разоблачающую статью о его хозяине. Краем глаза я заметила,  что Ясин стоит и разговаривает с мужчиной,  и он единственный,  кто развернут ко мне спиной. Единственный,  на ком нет пиджака — только черная рубашка и классические темные брюки. Волосы острижены очень коротко и стоят торчком на макушке,  почти выбриты по вискам. Он поворачивается,  но я быстро прячусь за шторой,  пытаясь унять нарастающее волнение.

Да что со мной? И зачем он повернулся? Неужели почувствовал мой взгляд на своем затылке?

От этой мысли стало дурно. Я съела последнюю мармеладку,  которая лежала в серебряной вазе и облизнула губы.

Шоу только начинается. К моему несчастью.

Мне хватило всего пары секунд,  чтобы вспомнить свою семью,  засунуть свою гордость в одно место и смиренно выйти ублажать богатых посетителей своим телом. Зал заполнил четкий звук восточных барабанов в сочетании с размеренной мелодией и женским голосом.

Только не поднимать на них глаз. Только ни на кого не смотреть.

Я постаралась забыться. Это всего лишь тело. Как бы раздета я ни была перед ними,  никто из них никогда не коснется моей души. Я здесь,  внутри. Настоящая я. А эта танцующая в изумрудном костюме девушка — Лейла.

Я полностью отдаюсь танцу,  и что самое ужасное — я все-таки смотрю этим мужчинам в глаза и вижу огни похоти,  зарождающиеся в них.

Без зрительного контакта это бы не было настоящим восточным танцем,  а я должна была искусно проделывать свою работу. Должна…? С каких это пор это слово есть в моем лексиконе?

Я смотрю,  заглядываю каждому в душу и даже улыбаюсь,  но это всего лишь маска. Девушки кружатся рядом со мной,  пока я не выхожу в самый центр и не начинаю трясти бедрами — любой мужчина от такого зрелища впал бы экстаз,  и на доли секунды я даже чувствую какую-то власть над этими баранами,  которые сейчас мигом забыли про все свои счета в банке и думают совершенно другим местом.

Продолжая танцевать,  я стараюсь,  чтобы мои движения были сексуальными,  но сдержанными. Мне не хочется пошлости. Мне не хочется,  чтобы они считали меня товаром или секс-рабыней,  которая принадлежит Ясину…  но уже слишком поздно. Всех нас они считают вещами,  марионетками в руках влиятельного человека.

Мы — товар. А товар можно купить,  обменять,  продать…  нехорошее предчувствие забралось мне под кожу,  когда я краем глаза увидела,  как Алмас перешептывается с тем самым мужчиной. Похоже,  они о чем-то спорят. ОН не сводит с меня глаз в то время,  как Алмас что-то презрительно ему нашептывает.