|
Эйнсли тоже улыбнулся: – Воистину мы живем в обезумевшем мире. Но если вернуться к твоему вопросу, то я был против убийства в любой его форме, когда носил рясу, да и сейчас не одобряю. Однако же верю в силу закона, а пока смертная казнь узаконена, мне придется с этим мириться. Последняя фраза Эйнсли еще висела в воздухе, как он сам вдруг подумал о той маленькой группе несогласных, – обвинение определило их как безответственных людей, – которые считали вину Дойла недоказанной, поскольку он не признал ее. С этим Эйнсли не мог согласиться. Он был убежден, что Дойла полностью изобличили. Но в чем же все таки убийца собирается покаяться? – Вы задержитесь, чтобы глянуть, как Дойла казнят? – спросил Хорхе. – Надеюсь, нет. Разберемся, когда доедем. Хорхе помолчал, а потом выдал: – По управлению гуляет слух, что вы написали книгу о религии. Говорят, шла нарасхват. Небось денег вам отвалили… – На книге по сравнительному анализу религий не разживешься, – рассмеялся Эйнсли. – Тем более что я не единственный ее автор. Понятия не имею, сколько экземпляров успели продать, но книжку в самом деле перевели на многие языки, и ее можно найти в любой приличной библиотеке. Часы на щитке приборов показывали два пятнадцать. – Где мы? – спросил Эйнсли, когда понял, что опять на время впал в забытье. – Только что проехали Орландо, сержант. Эйнсли лишь кивнул в ответ, припомнив куда более приятные поездки по этому же маршруту. Здесь по обе стороны дороги тянулись самые впечатляющие флоридские пейзажи. От Орландо до Уайлдвуда шоссе пересекало местность, официально считавшуюся ландшафтным парком. Сейчас тьма скрывала всю эту красоту: пологие холмы, словно перетекающие один в другой, с поросшими полевыми цветами склонами; высоченные корабельные сосны; фруктовые деревья в пестром цветении, среди которых могла вдруг открыться взгляду безмятежная гладь озерца; апельсиновые плантации, где ветки в это время года уже ломились от плодов. Флорида, подумал Эйнсли не без удовольствия, превратилась в один из благословенных уголков планеты. Здесь, казалось, можно найти сейчас абсолютно все то новаторское, утонченное, артистичное и блестящее, что породила современная цивилизация, особенно в самом Майами, космополитичном, сумбурном, разросшемся. Но здесь же гнездилось и все самое гнусное и злое, напомнил Эйнсли романтику Эйнсли реалист. – Ты не устал? Может, мне сесть за руль? – спросил он Хорхе. – Нет, я в порядке. По подсчетам Эйнсли, они провели в пути три с лишним часа, преодолев значительно более половины расстояния до Рэйфорда. Даже при том, что скоро дорога станет похуже, они все равно сумеют добраться до места примерно к пяти тридцати утра. Казнь назначена на семь. Если в последний момент не придет указание отложить ее, а в случае с Дойлом это маловероятно, никаким другим способом задержать исполнение приговора не удастся. Эйнсли снова откинулся на спинку сиденья, чтобы собраться с мыслями. Его воспоминания об Элрое Дойле и всех событиях, с ним связанных, походили на папку с уголовным делом, в которой кто то перепутал страницы. Он вспомнил, как полтора года назад он впервые увидел имя Дойла на дисплее – его выдал компьютер в числе возможных подозреваемых. Потом Дойл стал главным подозреваемым, л отдел по расследованию убийств занялся изучением его биографии с самого раннего детства. Когда начались эти убийства, Элрою Дойлу было тридцать два. Он родился и вырос в Уинвуде – белом бедняцком районе Майами. Хотя Уинвуд не отмечен на картах города, его шестьдесят многоэтажек занимают целый квадратный километр почти в самом центре Майами. |
