17

Едва раздался рога звук,

Как увидал охотник вдруг

За старым дубом, что стоял

У основанья древних скал,

Покорный девичьей руке

Прелестный челн невдалеке.

Челн обогнул скалистый мыс,

И волны тихо разошлись,

Пред ним покорно отступив;

Коснулся он поникших ив

И к белой гальке в тот же миг,

Притихнув, ласково приник.

Охотник позабыл про страх,

Однако, притаясь в кустах.

Не шелохнувшись, не дыша,

Глядел, как дева хороша.

Она же продолжала ждать ‑

Быть может, где‑нибудь опять

Прорежет рог лесную тьму.

Внимать готовая ему,

Она во мглу вперяла взгляд,

Откинув волосы назад,

Богине греческой равна,

Уж не наяда ли она?

18

«Но разве греческий резец, ‑

Подумал тотчас же пришлец, ‑

Сей дивный создал образец?»

Не меньше в деве было чар,

Хоть покрывал лицо загар

И краска щеки залила ‑

Дознаться, что она гребла

Мог всякий: стоило взглянуть,

Как тяжело вздымалась грудь.

Хоть крепкую такую стать

Саксонская не чтила знать,

Но не ступала на луга

Такая легкая нога,

Воздушной поступью не смяв

Ни колокольчиков, ни трав.

Свой горский выговор она

Считать изъяном не должна ‑

Столь благозвучна эта речь,

Что сил не станет слух отвлечь.

19

На деве, вышедшей из вод,

Плед, лента, брошь – все выдает

Старинный горделивый род.

Не всякой ленте довелось

Связать такую прядь волос,

Что чернотой своей была

Темней вороньего крыла;

Едва ль столь пламенную грудь

Плед прикрывал когда‑нибудь;

Добрее сердца не найдешь,

Чем то, что заслоняла брошь.

Взор девы был и тих и мил

И кротость нежную струил,

Не в силах озерная гладь

Яснее берег отражать,

Чем отражал тот чистый взгляд,

Что сердце и душа таят.

Легко прочесть в ее очах

Благоволение и страх,

Смиренной дочери любовь,

И грусть, нахлынувшую вновь,

И тяжесть горестных невзгод, ‑

Печальный взор их выдает.

Девичья гордость, может быть,

Не позволяла ей открыть

Страсть, что пылала все сильней.

Так надо ль говорить о ней?

20

Кругом стояла тишина.

«Отец!» – воскликнула она.

Холмы, лежащие вокруг,

Чудесный поглотили звук,

И молвила она тогда:

«О Малькольм, ты вернулся, да?»

Но до того был голос тих,

Что даже леса не достиг.

«Меня не знают здесь», – сказал

Охотник, выйдя из‑за скал.

Ее сомнение взяло,

Она схватилась за весло,

Челнок успела оттолкнуть

И второпях прикрыла грудь

(Как лебедь, ощутивший страх,

Поджал бы крылья второпях);

Но лишь отпрянула, опять

Глаза осмелилась поднять ‑

Не тот у странника был вид,

Что деву в бегство обратит.

21

Хоть опыт пережитых лет

На нем оставил явный след,

Но молодость кипела в нем

Страстей бунтующих огнем.

Насмешлив он и весел был

И неуемных полон сил:

В нем загорался, только тронь,

То гнева, то любви огонь.

Он был могуч – казалось, он

Для ратных дел был сотворен.

Хотя не в латах, не в броне

Он странствовал в чужой

стране,

Черты надменного лица

Изобличали в нем бойца,

И, если надо, он в бою

Мог доблесть выказать свою.