Я провела весь декабрьв клинике, чья японская архитектура располагала к спокойствию и медитации: дерево, огромные окна и террасы, много света, сады с тайными тропками и скамейками, чтобы сидеть и созерцать туман, бассейн с подогревом. Этот пейзаж, вода и лес, стоил тысячу долларов в день. Я была самой молодой, остальные пациенты — мужчины и женщины от тридцати до шестидесяти лет; добрые, они здоровались со мной в коридорах либо приглашали поиграть с ними в «Эрудит» и настольный теннис, словно мы все здесь были вотпуске.За исключением маниакального потребления сигарет и кофе, пребывающие в клинике казались нормальными, никто не мог предположить, что онизависимы.

Программа, казалось, ничем не отличалась от таковой в академии штата Орегон: беседы, курсы и групповые занятия, тот же сленг психологов и консультантов, хорошо знакомый мне, плюс программа «Двенадцать шагов», воздержание, выздоровление и постоянная трезвость. Мне потребовалась неделя, чтобы начать общаться здесь с другими людьми ипреодолеть постоянное искушение уйти, так как двери не запирались, а пребывание здесь считалось добровольным. «Это всё не для меня», — вот моя мантра первой неделив клинике, но меня удерживал тот факт, что мой отец потратил свои сбережения, заплатив за двадцать восемь дней вперёд, и я не могла снова его подвести.

Моей соседкой по комнате была Лоретта, привлекательная женщина тридцати шести лет, замужем, мать троих детей, агент по недвижимости, алкоголичка. «Это моя последняя возможность. Муж объявил: если я не брошу пить, он разведётся со мною и заберёт детей», — сказала она. В дни посещений приезжал её муж с детьми и привозил ей рисунки, цветы и шоколад; все вместе, они казались счастливой семьёй. Лоретта снова и снова показывала мне альбомы с фотографиями: «Когда родился мой старший сын, Патрик, я употребляла лишь пиво и вино; в отпуске, проведённом на Гавайях, пила дайкири и мартини. На Рождество 2002 года— шампанское и джин, на годовщину свадьбы в 2005 году мне промывали желудок с последующей программой реабилитации. На пикник Четвёртого июля у меня был первый виски после одиннадцати месяцев воздержания от спиртного; на дне рождении в 2006 году— уже пиво, текила, ром и Амаретто». Она знала, что четырёх недель программы будет мало, ей придётся задержаться здесь на два-три месяца, и только потом вернуться в семью.

В дополнение к вдохновляющим беседам нам рассказывали о зависимости и её последствиях, а такжеустраивалииндивидуальные встречи с консультантами.Тысяча долларов в день давала нам право пользоваться бассейном и спортивным залом, совершать прогулки по близлежащим паркам, получать массажи с расслабляющимии косметическими процедурами, а ещё занятия йогой, пилатесом, медитацией, садоводством и искусством. Но независимо от того, сколькоу нас было занятий, каждый нёс свою проблему на плечах, как дохлую лошадь,которую невозможно игнорировать.Моей дохлой лошадью было непреодолимое желание убежать как можно дальше, сбежать из этого места, из Калифорнии, сбежать от всего мира, от самой себя. Жить стоило слишком много труда — не имело смысла вставать по утрам и наблюдать, как бесцельно проходит время. Отдохнуть. Умереть. «Быть или не быть», — подражая Гамлету. «Не думай, Майя, попытайся постоянно занимать себя чем-нибудь. Этот негативный период вполне нормален и скоро пройдёт», — был совет Майка О’Келли.

Чтобы занять себя, я несколько раз красила волосы, к изумлению Лоретты. От чёрной краски, нанесённой Фредди ещё в сентябре, остались лишь следы, свинцовые на концах волос. Я развлекалась раскрашиванием прядей в тона, которые можно увидеть на флагах. Мой консультант оценила подобное как направленную против себя агрессию, некий способ самонаказания; это же самое я думала и насчёт её причёски— тугого пучка, как у матери семейства.

Дважды в неделю проходили групповые женские встречи с психологом, своими объёмами и добротой похожей на Олимпию Петтифорд.