Бланка Шнейк оставила школу на попечение заместителя и прилетела в Сантьяго, как только я позвонила ей, чтобы рассказать об операции. В течение дня она оставалась с Мануэлем, чтобы заботиться о нём, как мать, пока я проводила расследование. Поздним вечером она пошла к своей сестре, а я спала в палате Мануэля в немецкой клинике на диване, который намного удобнее моей кровати на Чилоэ. Еда в кафетерии тоже была пятизвёздочной. Я впервые за много месяцев принимала душ за закрытой дверью, но теперь я знаю: я никогда не смогу уговорить Мануэля установить двери в его доме.

Население Сантьяго— шесть миллионов жителей, и оно продолжает увеличиваться, превращая город в лабиринт строящихсявысоток. Он окружён холмами и высокими заснеженными горами, чистый, зажиточный, стремительный, с ухоженными парками. Движение в Сантьяго агрессивное, потому что чилийцы, добродушные с виду, вымещают все свои разочарования за рулём. Среди автомобилей толпятся продавцы фруктов, телевизионных антенн, монет и всякого прочего барахла, а на каждом светофоре акробаты делают цирковое сальто-мортале за пару монет. Нам повезло с погодой, хотя в некоторые дни из-за смога мы не видели неба.

Через неделю после операции мы отвезли Мануэля обратно на Чилоэ, где нас ждали животные. Факин приветствовал нас пафосным танцем и выпирающими рёбрами, потому что он отказывался от едыв наше отсутствие, как объяснил встревоженный Хуанито. Мы вернулись раньше, чем доктор Пуга выписал Мануэля, потому что этот упрямец не хотел тратить целый месяц на выздоровление в доме сестры Бланки в Сантьяго, где мы, по его словам, только мешали. Бланка попросила, чтобы я избегала комментариев среди её родственников, людей крайне правого толка, о том, что мы узнали о прошлом Мануэля, поскольку это могло плохо кончиться. Нас встретили с любовью, и все, включая подростков, были готовы сопровождать Мануэля на обследования и позаботиться о нём.

Я жила в одной комнате с Бланкой и смогла оценить, как живут богатые в своих охраняемых резиденциях: домашняя прислуга, садовники, бассейн, породистые собаки и три машины. Нам приносили завтрак в постель, готовили ванны с ароматическими солями и даже погладили мои джинсы. Я никогда не видела ничего подобного и не возражала против этого; я бы легко привыкла к богатству. «Они не очень богаты, Майя, у них нет собственного самолёта», — пошутил Мануэль, когда я с ним это обсуждала. «У тебя менталитет бедняка, вот в чём проблема людей с левыми взглядами», — ответила я, вспоминая Нини и Майка О'Келли, бедных по призванию. Я не такая, как они: равенство и социализм кажутся мне обычными.

В Сантьяго я чувствовала себя подавленной из-за загрязнения, оживлённого дорожного движения и безличного отношения людей друг к другу. На Чилоэ сразу видно чужаков, потому что они не здороваются на улице; в Сантьяго же тот, кто здоровается на улице, уже считается подозрительным. В лифте немецкой клиники я сказала «доброе утро», как идиотка, а все остальные люди смотрели на стену, чтобы только мне не отвечать. Мне не нравился Сантьяго, отчего я не могла дождаться, когда мы вернёмся на наш остров, где жизнь течёт нежной рекой и есть чистый воздух, тишина и время — всё необходимое, чтобы доводить мысли до логического конца.

Восстановление Мануэля займёт некоторое время. У него всё ещё болит голова, да и силы, надо сказать, ещё подводят. Распоряжения доктора Пуги были чёткими: полагалось глотать по полдюжины таблеток в день и соблюдать покой до декабря, когда придёт пора вернуться в Сантьяго для повторного обследования.