Я нацелила пушку в голову Феджевика — решалось: его жизнь или моя. Я едва могла поднять оружие одной рукой, дрожа от нервов, со скрюченным и ослабленным наркотиками телом, но это должен был быть выстрел в упор, и я не могла промахнуться. Я положила палец на спусковой крючок и заколебалась, ослеплённая оглушительным пульсированием в висках. Я с абсолютной ясностью поняла, что у меня не будет другой возможности сбежать от этого животного. Я заставила себя пошевелить указательным пальцем, почувствовала лёгкое сопротивление спускового крючка и снова засомневалась, предвкушая вспышку, отдачу оружия, дантовский треск костей, кровь и кусочки мозга. «Сейчас, это должно быть сейчас», — прошептала я, но не смогла ничего сделать. Я вытерла пот, бежавший по моему лицу и затуманивавший моё зрение, засунула руку в простыню и снова взяла пистолет, положила палец на спусковой крючок и прицелилась. Я ещё дважды повторила это жест, не в силах выстрелить. Я посмотрела на часы: была половина четвёртого ночи. В конце концов, я оставила пистолет на подушке рядом с ухом моего спящего палача. Я повернулась спиной к Феджевику и пожала плечами, обнажённая, онемевшая, плача в отчаянии от угрызений совести и облегчения от того, что удалось избавиться от необратимого ужаса убийства.

На рассвете Рой Феджевик проснулся, рыгая и потягиваясь, разговорчивый и в хорошем настроении— никаких следов пьянства. Он увидел пистолет на подушке, взял его, приложил к виску и нажал на спусковой крючок. «Пум! Ты ведь не думаешь, что он заряжен, верно?» — сказал он, рассмеявшись. Феджевик поднялся, голый, взвешивая двумя руками свою утреннюю эрекцию, на мгновение задумался, но отказался от порыва. Он положил пистолет в сумку, вытащил ключ из кармана брюк, открыл наручники и освободил меня. «Ты видишь, для чего мне нужны эти наручники, они нравятся женщинам. Как ты себя чувствуешь?» — спросил он, по-отечески поглаживая по голове. Я всё ещё не могла поверить, что жива. Я проспала пару часов, будто под наркозом, без снов. Я потёрла запястье и руку, чтобы восстановить кровообращение.

«Давай позавтракаем, это самый важный приём пищи за день. Хорошо позавтракав, я могу вести машину двадцать часов», — объявил он мне из туалета, где сидел с сигаретой, зажав ту губами. Вскоре я услышала, как он принимает душ и чистит зубы, после чего мужчина вернулся в комнату, с мурлыканьем оделся, и растянулся на кровати, обутый в ботинки из искусственной кожи ящерицы, чтобы посмотреть телевизор. Я медленно пошевелила онемевшими конечностями, неуклюже, как старуха, встала на ноги, спотыкаясь, пошла в ванную и заперла дверь. Горячий душ был мне как бальзам на душу. Я вымыла волосы обычным для придорожных гостиниц шампунем и яростно потёрла тело, пытаясь мылом стереть ночной позор. У меня были синяки и царапины на ногах, груди и талии; правая рука и запястье были деформированы из-за отёка. Я почувствовала общую боль внутри от жжения во влагалище и заднем проходе, между ног текла нить крови; я сделала прокладку из туалетной бумаги, надела трусики и закончила одеваться. Водитель грузовика сунул в рот две таблетки, проглотил их, запив половиной бутылки пива, а затем предложил мне остаток в последней бутылке и другие таблетки. «Выпей их, это аспирин, он помогает от похмелья. Сегодня мы будем в Лас-Вегасе. Тебе нужно остаться со мной, девочка, ты уже заплатила за проезд», —сказал он мне. Мужчина взял свою сумку, проверил, что ничего не оставил, и вышел из комнаты. Я без сил последовала за ним к грузовику. Небо только начало проясняться.

Чуть позже мы остановились в ресторане для проезжающих путешественников, где у входа уже были другие мощные грузовики и трейлер. Войдя внутрь, я почувствовала, что аромат бекона и кофе разбудили во мне голод, за предыдущие двадцать с лишним часов я съела лишь два энергетических батончика и горстку картошки фри.