И на кухне – выставки красных, белых, зеленых кастрюль и чапельников с длинными ручками. И столы, покрытые пластиком. И табуретки вокруг столов.

Удивительное, вгоняющее в тоску однообразие. К счастью, Жаннина квартира отличается от всех этих близнецов. Прежде всего, во всех трех комнатах нет ни одной новой вещи, все старье, служившее когда то верой и правдой родителям Жанны: платяной шкаф с резными дверцами, почти съеденный шашелем, деревянные кровати под дуб, хотя Жанна уверяет, что это не под дуб, а под самое лучшее красное дерево – «пламя», неудобные тумбочки, стулья с высокими спинками, книжные полки, которые некогда были куплены где то по случаю Жанниной мамой, старое пианино фирмы «Капс».

Жанна терпеть не может новых вещей, так же как до сих пор не любит новых, еще не ношенных платьев. Она говорит, что в новом платье чувствует себя так, словно вышла на улицу совершенно голая.

Она стала еще толще, раздалась, словно шар. А щеки такие же красные, какими были в детстве.

Ее дочка Наташа похожа на нее и на Жанниного мужа.

У Наташи – материнские глаза, выпуклые, карие, но только с густыми ресницами. Великолепные зубы и коса чуть ли не до колен. Она очень музыкальна, у нее безукоризненный слух. Стоит лишь услышать какую то песню по радио, и она тут же совершенно правильно начинает петь ее. Наташа – жизнерадостна, смешлива, и, что бы ни пела, пусть очень грустную песню, все у нее получается весело, даже лихо.

Блестя глазами, она поет во весь голос без единой фальшивинки, тщательно выговаривая исполненные грусти слова:

Я хочу умереть молодой,

Золотой закатиться звездой…

И смеется. И мы с Жанной не можем удержаться от улыбки, глядя на нее.

Наташа учится в музыкальной школе. Подолгу занимается дома, Жанна обычно садится рядом, возле пианино, и командует:

– Руку легче! Приподними кисть, мягче ударяй по клавишам, они не железные…

Наташа вздыхает и торопливо отбарабанивает этюд Гречанинова, который следует играть очень медленно, плавно.

Ей не терпится поскорее закончить урок и побежать во двор к своим многочисленным друзьям.

Наташа обладает на редкость общительным характером.

Жанна считает, что в этом отношении Наташа пошла не в отца и не в мать, а только лишь в меня.

Жанна глядит в окно, во двор, где мелькает красная шубка Наташи.

– Знаешь, а Наташка то, в общем, как то выделяется изо всех…

– Хороша дочка Аннушка, хвалят мать да бабушка…

– Ну уж нет, в этом меня не упрекнешь, – возражает Жанна. – Я из породы объективных матерей…

Мне тоже кажется, что Наташа лучше всех, но хочется немного поддразнить Жанну.

– Как думаешь, кем ей лучше быть? – спрашивает немного погодя Жанна. – Певицей или пианисткой?

– Пусть сама решит в свое время.

– Как это – сама? Я мать, и я должна все решить за нее заранее.

– Если пианисткой, – говорю я, – то хорошо бы солистом исполнителем, а не где нибудь, в оркестре, в кинотеатре аккомпанировать между сеансами…

Жанна кивает:

– Разумеется. Когда я вижу таких вот оркестрантов в кино или в каком нибудь кафе, я всегда думаю, а ведь, наверно, все они в детстве считались музыкально одаренными и каждому сулили незаурядную карьеру.