Обычно, когда мама собиралась куда‑нибудь, из родительской спальни доносился слабоидентифицируемый грохот и цоканье каблуков по полу.
– Уехала в какую‑то галерею в Миннеаполис.
– В такую рань? Сейчас же практически вчера.
Отец ничего не ответил; взгляд его был направлен поверх моей головы на экран телевизора, на котором мелькали кадры какого‑то утреннего ток‑шоу. Гость программы, одетый в подобие военной формы, был окружен разнообразными зверятами в клетках и коробках. Я немедленно вспомнила про зал с чучелами, о котором рассказывал Сэм. Одна из пары ведущих опасливо погладила детеныша опоссума, тот зашипел, и папа нахмурился, глядя на экран.
– Папа. Прием! Налей мне чашку кофе, а не то я умру. Кто тогда будет убирать мой труп?
Папа, не отрываясь от телевизора, принялся шарить в шкафчике в поисках кружки. Нащупав мою любимую – зеленовато‑голубую, которую сделала одна из маминых подруг, – он придвинул ее ко мне вместе с кофейником. Я налила себе кофе, и пар ударил мне в лицо.
– Ну, Грейс, как у тебя дела в школе? – поинтересовалась я у самой себя.
Папа кивнул, наблюдая за детенышем коалы, который пытался вырваться из рук хозяина.
– Все в полном порядке, – ответила я на свой вопрос, и папа с отсутствующим видом поддакнул. – Только кто‑то притащил в школу стаю панд, – добавила я, – а учителя отдали нас на съедение племени каннибалов. – Я сделала паузу, чтобы посмотреть, дошли до него мои слова или нет, потом продолжила: – Все здание загорелось, потом я завалила экзамен по драматическому мастерству, а потом секс‑секс‑секс‑секс.
Отсутствующее выражение внезапно исчезло из папиных глаз, он обернулся ко мне и нахмурился.
– Чему, ты говоришь, вас учат в школе?
Что ж, по крайней мере, из моей речи он уловил больше, чем я предполагала.
– Да так, ничему интересному. На английском учимся писать рассказы. Терпеть их не могу. Писателя из меня не выйдет.
– Рассказы про секс? – с сомнением уточнил папа.
Я покачала головой.
– Поезжай на работу, папа, а то опоздаешь.
Отец почесал подбородок; бреясь, он пропустил небольшой островок щетины.
– Да, кстати. Нужно отдать Тому состав для чистки ружья. Ты его не видела?
– Какой еще состав?
– Для чистки ружья. По‑моему, я оставил его на столешнице. Или, может, под раковиной...
Он присел на корточки и принялся рыться в шкафчике под раковиной.
Я нахмурилась.
– Зачем тебе понадобился состав для чистки ружья?
Он махнул в сторону своего кабинета.
– Чтобы почистить ружье.
В мозгу у меня прозвенел тревожный звоночек. Я знала, что у папы есть ружье; оно висело в кабинете на стене. Но на моей памяти он ни разу его не чистил. Ружья ведь полагается чистить после использования?
– Зачем ты брал очиститель?
– Том одолжил его мне, чтобы я почистил ружье после нашей вылазки. Я знаю, надо бы чистить его почаще, но когда я им не пользуюсь, это совершенно вылетает у меня из головы.
– Том Калпепер? – уточнила я.
Отец выбрался из шкафчика с бутылкой в руке.
– Ну да.
– Ты ходил стрелять с Томом Калпепером? Пару дней назад?
Я почувствовала, как горят у меня щеки. Господи, только бы он ответил «нет»!
Отец посмотрел на меня. С таким выражением он обычно смотрел, когда хотел сказать что‑то вроде «Грейс, ты же умная девочка».
– Надо было что‑то делать, Грейс.
– Ты тоже участвовал в облаве? На волков? – набросилась на него я. – У меня в голове не укладывается, что ты...
Я вдруг живо представила, как мой папа крадется по лесу с ружьем в руке, гоня перед собой волков, и мне стало так тошно, что я не договорила.
– Грейс, я пошел на это и ради тебя тоже, – сказал он. |