– Спасибо, солнышко. Я буду у себя в студии.

Будь мама куклой, которая произносит пять или шесть фраз, если нажать ей на живот, эта фраза была бы одной из ее репертуара.

– Смотри не надышись краски, – напутствовала я ее, но она была уже на лестнице.

Стряхнув искромсанные грибы в миску, я взглянула на часы, висевшие на ярко‑желтой стене. До возвращения папы с работы оставался еще час. У меня была уйма времени, чтобы приготовить обед и, может быть, попытаться хотя бы одним глазком увидеть моего волка.

В холодильнике обнаружился кусок говядины, которая, очевидно, предполагалась к ужину вместе с грибным крошевом. Я вытащила мясо и плюхнула на доску. На экране телевизора какой‑то журналист с умным видом рассуждал на тему, нужно или нет сдерживать рост популяции волков в Миннесоте. От всего этого мне стало тошно.

Зазвонил телефон.

– Да?

– Привет. Что делаешь?

Рейчел. Я обрадовалась ее звонку; она была полной противоположностью моей матери: до крайности организованная и все и всегда доводившая до конца. В ее присутствии я не чувствовала себя инопланетянкой. Я зажала трубку между плечом и ухом и принялась резать мясо, припрятав кусок размером с мой кулак.

– Готовлю ужин и смотрю дурацкие новости.

Она поняла меня с полуслова.

– Понятно. Разглагольствуют про немыслимое. Мусолят и мусолят одно и то же. Нет, вот же гады... ну, то есть почему бы им наконец не заткнуться и не оставить всех нас в покое? Хватит и того, что в школе больше ни о чем не говорят. А каково тебе после той истории с волками, я вообще не представляю. И родители Джека, наверное, сейчас хотят только одного: чтобы эти журналюги заткнулись поскорее.

Рейчел тараторила с такой скоростью, что я едва ее понимала. Под конец я просто отключилась от этого потока слов, а потом она спросила:

– Оливия сегодня не звонила?

Оливия была последней из нашей троицы и единственной, кто хоть отчасти понимал мою одержимость волками. Редкий вечер проходил без того, чтобы я не созванивалась с ней или с Рейчел.

– Она, наверное, отправилась на улицу с фотоаппаратом. Сегодня ведь вроде бы метеоритный дождь обещали, – сказала я.

Оливия смотрела на мир сквозь объектив своей фотокамеры; половина моих школьных воспоминаний была увековечена в глянцевых черно‑белых снимках размером шесть на четыре дюйма.

– Думаю, ты права, – сказала Рейчел. – Оливия точно не сможет не поучаствовать в этом всеобщем помешательстве на астероидах. Есть минутка поболтать?

Я покосилась на часы.

– В общем, да. Но только пока я доделываю ужин, потом придется садиться за уроки.

– Ясно. Тогда я быстренько. Всего два слова. По‑бег. Ну, как тебе?

Я бросила мясо поджариваться на сковородку.

– Это одно слово, Рейч.

Она немного помолчала.

– Ну да. Мысленно это звучало лучше. Ну, не суть. Короче, мои предки сказали, что, если я хочу куда‑нибудь поехать на рождественские каникулы, они оплатят поездку. Как же мне хочется куда‑нибудь уехать. Куда угодно, лишь бы подальше от Мерси‑Фоллз. Все равно куда! Придете завтра с Оливией после школы помочь мне собрать вещи?

– Хорошо, придем.

– Может, вам с Оливией тоже разрешат со мной поехать? – сказала Рейчел.

Я замялась. Слово «Рождество» немедленно воскресило в моей памяти запах елки, бескрайнюю черную гладь звездного декабрьского неба над нашим двором и глаза моего волка, наблюдающие за мной из‑за заснеженных деревьев. Мой волк всегда появлялся на Рождество, даже если отсутствовал большую часть года.

– Только не надо этого твоего задумчивого вида с устремленным вдаль взором, – простонала Рейчел. – Представляю тебя сейчас! И не говори мне, что ты никуда не хочешь отсюда уезжать!

В общем‑то, я и не хотела.