На миг я позабыла, где я и кто я. На миг это утратило значение.

Краем глаза я уловила какое‑то движение: далеко‑далеко, едва различимая в скудеющем свете, белая волчица с горящими глазами наблюдала за нами с опушки леса.

Я скорее почувствовала, чем услышала, какой‑то низкий рокот и поняла, что это мой волк рычит на нее. Волчица приблизилась, до странности осмелев, и он крутанулся в моих руках ей навстречу. Щелкнули зубы, и я отскочила.

Она не зарычала, но от этого почему‑то было еще страшнее. Волк должен рычать. А эта волчица просто смотрела, переводя взгляд с него на меня и обратно, и каждый мускул в ее теле источал ненависть.

Все с тем же еле слышным рыком мой волк еще сильнее прижался ко мне, шаг за шагом тесня меня обратно к веранде. Я ощупью поднялась по ступеням и отступила к двери. Он стоял у крыльца, пока я не оказалась за дверью и не заперлась.

Едва я очутилась в доме, как белая волчица рванулась вперед и схватила брошенный мной кусок мяса. Хотя мой волк был ближе к ней и явно представлял куда большую угрозу для еды, глазами она почему‑то отыскала меня, отделенную от нее стеклянной дверью, и посмотрела долгим взглядом, прежде чем скрыться в чаще, точно призрак.

Мой волк в нерешительности застыл на опушке. В глазах у него отражался тусклый фонарь над крыльцом. Его взгляд по‑прежнему был прикован ко мне.

Я прижалась ладонями к ледяному стеклу.

Никогда еще разделявшее нас расстояние не казалось таким непреодолимым.

Глава 6

Грейс

42 °F

Когда возвратился с работы отец, я все еще пребывала в безмолвном мире волков, вновь и вновь воскрешая в памяти ощущение колючей волчьей шкуры под моими пальцами. Хотя руки волей‑неволей пришлось вымыть перед тем, как накрывать на стол, я чувствовала мускусный запах, исходивший от моей одежды, и раз за разом проигрывала в памяти нашу встречу. Понадобилось шесть лет, чтобы он позволил мне прикоснуться к нему. Обнять его. Мне до смерти хотелось кому‑нибудь об этом рассказать, но я понимала, что папа не разделит моей радости, тем более что по телевизору продолжали твердить про нападение. Пришлось держать рот на замке.

Хлопнула входная дверь. Из передней папа не мог меня видеть, но я услышала его голос:

– Вкусно пахнет, Грейс.

Он вошел в кухню и потрепал меня по затылку. Глаза его за стеклами очков казались усталыми, но он улыбался.

– А где мама? Рисует?

Он бросил куртку на спинку кресла.

– А что, она может быть занята еще чем‑то? – Я нахмурилась, глядя на куртку. – Надеюсь, ты не собираешься оставить ее здесь?

Он с веселой улыбкой забрал куртку и крикнул, чтобы слышно было на втором этаже:

– Тряпочкин, пора ужинать!

Он назвал маму ее прозвищем; это означало, что он в хорошем расположении духа.

Не прошло и двух секунд, как мама нарисовалась на нашей желтой кухоньке. Сбежав по лестнице, она успела запыхаться, поскольку никуда не ходила пешком; щека у нее была в зеленой краске.

Папа поцеловал ее, стараясь не измазаться.

– Ну, рыбка моя, ты хорошо себя вела?

Мама похлопала ресницами. Судя по выражению ее лица, она уже знала, что он хочет сказать.

– Лучше всех.

– А ты, Грейс?

– Еще лучше, чем мама.

Папа откашлялся.

– Дамы и господа, с пятницы меня повышают в должности, так что...

Мама захлопала в ладоши и закружилась, глядя на себя в зеркало.

– Я смогу снять ту студию в центре! – почти пропела она.