Остряк немедленно схлопотал подзатыльник: злословить о Джеке и его родных было еще неприлично.

Кениг ошеломленно воззрился на миссис Румински, которая все это время стояла в дверях. Она с серьезным выражением посмотрела на него, потом рявкнула на нас:

– А ну тихо!

Мы притихли.

– Так его тело действительно похищено? – спросила она у Кенига.

– Я не имею права разглашать обстоятельства дела, расследование которого еще не завершено, – повторил он, однако на сей раз эта фраза прозвучала совсем беспомощно, скорее с вопросительной, нежели с утвердительной интонацией.

– Офицер Кениг, – заявила миссис Румински. – Джека у нас все любили.

Это была неприкрытая ложь. Впрочем, гибель магическим образом обелила репутацию Джека. Видимо, все остальные смогли позабыть, как он впадал в бешенство на переменах, а иногда и прямо посреди урока. Но я ничего не забыла. В Мерси‑Фоллз слухи распространяются быстро, а про Джека поговаривали, что взрывной характер достался ему в наследство от отца. Не знаю, конечно, но, по‑моему, человек сам выбирает, каким быть, и неважно, какие у него родители.

– Мы до сих пор в трауре, – добавила миссис Румински, кивнув на полкласса в черном. – Расследование – не главное. Главное – дать всем тем, кто его любил, чувство завершенности.

– Бог ты мой, – шепнула мне Оливия.

Я покачала головой. С ума сойти.

Офицер Кениг скрестил руки на груди и сразу же стал похож на ершистого ребенка, которого заставляют что‑то сделать.

– Это правда. Мы занимаемся этим делом. Я понимаю, когда кто‑то гибнет в таком юном возрасте, – и это говорил человек, которому можно было самому дать от силы двадцать, – это очень сильно действует на его окружение, но я прошу всех с уважением отнестись к горю семьи и тайне следствия.

Он явно был настроен непреклонно.

Элизабет снова вскинула руку.

– Как вы считаете, волки опасны? Вы получаете много жалоб на них? Моя мама говорит, что много.

Офицер Кениг снова взглянул на миссис Румински; впрочем, он, наверное, уже понял, что любопытство мучило ее ничуть не меньше, чем Элизабет.

– Я думаю, что волки не представляют угрозы для населения. Я – и все мои коллеги тоже – полагаем, что это был единичный инцидент.

– Но на нее тоже напали, – не унималась Элизабет.

Вот счастье‑то. Я не видела, как Элизабет указывала на меня, но она определенно это сделала, поскольку все лица немедленно обернулись в мою сторону. Я закусила губу. Всеобщее внимание не досаждало мне, но каждый раз, когда кто‑то вытаскивал на свет божий историю о том, как волки утащили меня с качелей, все немедленно вспоминали, что это может случиться с каждым. Мне не давал покоя вопрос, как скоро эти воспоминания побудят их начать охоту на волков.

На моего волка.

Вот почему я не могла простить Джеку его гибели. Учитывая это и его неоднозначный послужной список в школе, я считала лицемерием идти вместе со всей школой на траурную церемонию. Проигнорировать ее, впрочем, мне тоже казалось неправильным; я не понимала, каких чувств от меня ожидают.

– Это было давным‑давно, – возразила я, и Кениг явно вздохнул с облегчением, когда я добавила: – Много лет назад. И вообще, может, это были собаки.

Я соврала. Все равно никто не смог бы мне возразить.

– Вот именно, – решительно произнес Кениг. – Вот именно. Не стоит делать из диких зверей чудовищ из‑за одного случайного происшествия. И разводить панику на ровном месте тоже. Паника ведет к неосторожности, а неосторожность – к несчастным случаям.

Он высказал мои мысли. Меня охватила смутная симпатия к этому чересчур серьезному полицейскому, который между тем вновь заговорил о карьере в правоохранительных органах.