Ван дер Вальк подумал, что во всяких досье есть что то нереальное. Читать между строк было опасно. Половина написанного могла появиться в них по милости глуповатых писарей.

Теперь на его столе лежал технический отчет с большим количеством глянцевых фотографий. Обескураживающе. Ни отпечатков обуви, ни отпечатков пальцев таинственного незнакомца. Эстер Маркс мирно готовила обед, когда ее занятию помешали и устроили настоящую бойню. И это все, что можно было извлечь из исчерпывающего анализа. Отвратительная бойня.

Пришло время прекратить работу и встретиться с прессой. Сенсационность привлекла внимание целой толпы, бурлящей в приемной. Двое или трое фоторепортеров с надеждой запечатлели на пленке появление комиссара.

– Заявление, заявление!

– Вам всем известны правила. Судебные чиновники не позволяют делать никаких комментариев, способных помешать следствию, которое, к моему прискорбию, едва успело начаться и может оказаться очень продолжительным. Мы располагаем несколькими ценными данными.

– А этот сержант…

– Он убедил меня, что не мог там быть.

– Она не голландка.

– Она югославского происхождения. А разве это имеет значение? Мне так не кажется.

– А что известно насчет оружия?

– Автоматическое.

– Армейское?

– Возможно. Но не натовского происхождения.

– Русское? Чешское?

Как бы он хотел столкнуть этих людей их глупыми лбами.

Глава 5

Ни одного из его детей не было сейчас дома. Наглая обыденность, с которой учащиеся отправлялись в Тунис или в Турцию, сначала пугала комиссара, а потом стала забавлять. С того момента, как дети разъехались по своим университетам и исчезли из поля его зрения, они устремлялись все дальше и дальше, и самый старший сын, который должен был изучать технические науки в Безансоне, небрежно говорил о Ленинграде и Монреале, словно до них было рукой подать. Их полнейшая искушенность и развязная самоуверенность были очаровательно наивными. К своему отцу, который никогда не бывал в Америке, по этой самой причине они относились как к самому отсталому из всех провинциалов.

Арлетт была растеряна. Ей нечем было заняться. Ее прирожденная активность, которую муж характеризовал как готовность «взять такси и ездить туда сюда», была теперь направлена на деятельность вне дома. Два дня в неделю она работала в местном детском доме и три вечера – в госпитале. Отсутствие каких бы то ни было дипломов злило ее: из за этого другим предоставляли возможность делать то, с чем она бы справилась гораздо лучше!

– Ну так получи несколько дипломов, – посоветовал ей Ван дер Вальк, у которого были десятки самых идиотских свидетельств. – Это не так уж трудно.

– Я отказываюсь. Я слишком стара, чтобы сдавать экзамены или менять свою религию.

– Ну, тогда принимай это как должное и не ропщи. Отнесись к этому как к бесценному уроку смирения.

– Я пытаюсь, – покорно сказала Арлетт. – Но довольно часто теряю терпение.

Сегодняшний вечер был у нее свободным от работы в госпитале. Вот и хорошо. Это сулило Ван дер Вальку вкусный свежеприготовленный ужин вместо разогретых остатков. Он вспомнил, что она все равно не смогла бы никуда уйти из за ребенка. Эта девочка… Говорил ли Зомерлюст правду, утверждая, что не знает, кто был ее отцом? Похоже на правду. Но почему он женился на Эстер Маркс в таком нехарактерном для него порыве донкихотского романтизма? Она была медсестрой – армейской медсестрой.