– Что мы будем делать с этим ребенком?

– Пока оставим у себя. Ты не возражаешь?

– Мне даже, кажется, понравилась эта идея. Не исключено, что, когда ты вернешься, я уже усну… Девочка требует много внимания.

– Родственники мужа убитой настроены враждебно. Он не знает, что ему делать с ребенком.

– Как нам повезло, что она говорит по французски. Неужели эту маленькую бедняжку запихнут в сиротский приют? Я могла бы помочь там, но мои возможности так ограничены. Интересно, сможет ли кто нибудь ее удочерить? – добавила она неопределенно и взглянула на мужа в ожидании ответа.

– Не знаю… а мы хотим?.. Мне кажется, что мы бы смогли. Правда, этот Зомерлюст – ее законный опекун.

– Подумай об этом.

– Подумаю утром.

Глава 6

Снова дождь… этот противный мелкий голландский дождь, который порывы ветра приносили с Северного моря. Он пробирает до костей, холодные тонкие струйки бьют в уши и глаза. Ван дер Вальк почувствовал себя старым и расстроился, что обращает на это внимание. Как давно уже он не оказывался ночью под открытым небом, не страдал от холода и сырости, скуки и усталости, защищенный своей работой? Но теперь он был сыт этим по горло и считал годы, оставшиеся до ухода на пенсию. Десять лет? Если, конечно, врачи не отправят его раньше. От сырости разнылась больная нога, и он захромал. Было мучением забираться в машину Арлетт («две лошадиные силы») и еще большим мучением выбраться из нее на Ван Леннепвег. Да, работа не дает стариться.

Ему не приходилось бегать по улицам по ночам. Он был комиссаром, канцелярским работником, руководителем, кабинетным стратегом, а для беготни в его распоряжении находились энергичные, здоровые, молодые парни. Но он не мог полагаться только на них.

В половине десятого дождливого осеннего вечера Ван Леннепвег был так же пустынен, как какая нибудь андалузская деревушка в середине июльского дня. Длинноногие уличные фонари разливали грязно оранжевый свет в полнейшей тишине, повисшей в завесе дождя. Ветер свистел над высокими бетонными зданиями квартала, но не трогал тишину, такую же неподвижную и тяжелую, как в лесу. Он впервые увидел лес с год назад. Арлетт смеялась над ним… человеку перевалило за сорок, а он никогда не видел леса. Так в Голландии же нет лесов. Но после того как с ним произошло несчастье, он привык гулять в том лесном краю, куда привезла его Арлетт. Буковые, еловые, сосновые леса – они вошли теперь в его плоть и кровь. Можно шагать долгие мили в тишине, пока не набредешь на какие то странные холмики на поляне, отодвинешь мох и найдешь город инков, никем не замеченный и не тронутый в течение семи сотен лет.

На Ван Леннепвег даже кошек не видно. За голым окном кафе с чахлыми цветами на подоконнике – лишь трое понурых мужчин, уныло потягивающих пиво. И молодежь предпочитает не слоняться по этому скучному бульвару, а отправиться в душные городские закусочные: соблазнительный запах картошки, не какой то там примитивно поджаренной в масле, а тушенной в майонезе – настоящая панацея от юношеских страданий.

Три сотни квартир с двумя спальнями страшно перегреты и безупречно чисты. Запах горячей пыли от накаленных электронных ламп телевизоров, тошнотворный запах ванили от поглощаемого в огромных количествах печенья. Комиссар поднимался по лестнице, держа трость под мышкой. Человек, которого он поставил наблюдать за домом, неожиданно вырос за его спиной:

– Привет, шеф.

– Давно здесь?

– Заступил вместо Герарда час назад. Ни мыши. Ни мужа, ни любовника, никого.

– Слышал, что говорят соседи?

– Хо, конечно. Кучу всего, но все сбивает с толку. Никто не был знаком с этой женщиной. Милая маленькая девушка, как они говорят, но фамилия другая, иностранка, так что, когда твой муж долго отсутствует, даже если никто ничего не может точно сказать, ты, скорее всего, ведешь свободную аморальную жизнь, ну?

Похоже, что эти соседи не слишком оригинальны.