В школу по-прежнему приходили полицаи. Они кричали на учителей, которые будто бы продолжали учить детей по-советски, настраивали их против немцев. Они грозили закрыть школу, а учителей «сдать» в комендатуру.

А учителям вовсе не приходилось настраивать своих учеников против фашистов. Им было не до этого. Они жили в постоянной тревоге за ребят, ломали головы над тем, как уберечь их от страшной расправы, какими еще словами убедить не подвергать себя и своих близких смертельной опасности.

По приказу коменданта во всех классах были повешены портреты Гитлера. Но они не провисели и суток. Ольга Александровна спросила у ребят:

— Ну, зачем было снимать портреты? Что от этого изменится?

— В школе теплее будет, — незамедлительно отозвался кто-то из учеников.

— Мы ж сегодня фюрером печь растапливали.

Учительница строго распорядилась:

— На перемене возьмете в шкафу новый портрет и повесите.

— А мы бы Гитлера и живого с радостью повесили, — раздалось в ответ.

При этом «веселом» разговоре присутствовал Гриша Тимашук. Легко было себе представить, что произойдет после того, как он расскажет обо всем своему папаше.

Но прошло два, три дня, неделя. По-прежнему исчезали со стен портреты Гитлера, о чем Гриша не мог не знать, однако пока что ни учителей, ни учеников в комендатуру полицаи не «сдавали».

Однажды Ольга Александровна повторяла с учениками типы простых предложений и попросила их придумать и написать в своих классных тетрадях по два предложения. Проходя между партами, она заглянула в одну тетрадь, другую, третью. Во всех тетрадях было написано почти одно и то же: «Бей фашистских гадов!», «Гоните фашистских захватчиков с родной земли!»

Об этом Вася с Борисом узнали от самой Ольги Александровны, которую они зашли навестить.

— Ну подумайте, для чего это? — сказала она. — Ведь в класс каждую минуту могут войти полицаи.

— Жизнь им надоела — вот что! — рассердился Вася и пообещал учительнице поговорить с ребятами.

Вася не кривил душой, он и вправду злился на этих смельчаков. Но в то же время гордость, радость переполняли его сердце. Он знал, что стоит сказать слово, и эти и многие-многие другие ребята будут в их подпольном пионерском отряде.

…Давно уже наступил декабрь, а в Покровском все лили и лили дожди. Цепкая, жирная донбасская грязь стаскивала с ног галоши, башмаки, и чтобы пройти село из конца в конец, надо было затратить не менее часа. А Лене, Оле и Наде приходилось совершать этот путь — туда и обратно — почти изо дня в день. Но что самое плохое — стало заливать пещеру. Пришлось делать высокий порог и укреплять его досками, чтобы не размыло, а сверху смастерить из досок замаскированный дерном навес. Голые кусты уже не могли служить надежным прикрытием, хотя к ним ребята и натаскали ворох таких же голых веток.

Теперь пещера была им нужнее, чем летом, не только потому, что в дождь и в холод им негде было укрыться, но и потому, что дел у них стало больше. Шли бои под Сталинградом, и ребятам хотелось, чтобы все-все покровчане знали о геройстве, мужестве наших воинов, и для этого каждую новую сводку они переписывали во многих экземплярах. Очень выручали ребят их «пленницы» — Надя Курочка и Варя Топчий, которые умели писать быстро печатными буквами.

По-разному прежде относились на селе к их листовкам: были люди, читавшие и перечитывавшие их. Однако не раз ребята замечали, как какая-нибудь осторожная женщина, завидев издали листок, либо поспешно переходила на другую сторону, либо кидалась, хватала его и рвала, даже не прочитав.