– А я все‑таки чистокровный. Моя мать нарекла меня Секвойей.

– Ага, теперь понятно, почему ты скрываешь свое имя. Зачем она сыграла с тобой такую злую шутку?

– Романтическая душа. Хотела, чтобы я всегда помнил, что я двадцатый в ряду прямых потомков великого вождя.

В дверях бара появилась Фе. Сейчас она играла роль интеллектуалки: очки в массивной роговой оправе – без линз, на теле – ни нитки, зато от плеч до пят исписана похабными лозунгами – эти надписи, в том числе и пьяные буквы на спине, она сделала сама при помощи баллончика с краской.

– А это чудо что продает? – спросил Секвойя Угадай.

– Нет, она настоящая.

Фе проворковала бармену:

– Неразбавленное виски.

Затем повела своими темно‑томными глазищами в нашу сторону.

– Бонни диас, геммум, – сказала она.

– Не старайся, Фе. Парень говорит на двадцатке. Просвещенный. Знакомься: профессор Секвойя Угадай. Можешь звать его просто Вождь, Вождь, это Фе.

– От великого вождя исходит божественная и жуткая эманация, которая превращает проклятых в путных, – изрекла Фе замогильным голосом,

– Что оно говорит и о чем оно тоскует? – осведомился Секвойя у меня.

– А шут ее знает. Может, она имеет в виду Ньютона, или Драйдена, или Бикса, или фон Ноймана, или Хайнлайна. Она ляпает, что попало. А вообще‑то она моя Пятница.

– А также суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда и четверг, – сказала Фе, одним духом осушая стакан виски. Окинув Вождя до неприличия пытливым взглядом, она изрекла: – Ты облизываешься на мои титьки? Валяй, погладь. Не подавляй в себе самца.

Секвойя снял с нее очки и приладил их на одну из недавно проклюнувшихся грудок Фе, которые были предметом ее величайшей гордости.

– Эта слегка косит, – сказал он. Меня он спросил: – Что это за имя такое – Фе? Сокращение от Фе‑нтифлюшки?

– Скорее, от Фе‑лиздипендии или от Фе‑тюльки.

– Нет, от Фе‑мины, – поправила Фе с горделивым видом.

Вождь покачал головой.

– Нет, лучше я потопаю обратно в родную лабораторию ракетных двигателей. Там, у компьютеров, больше разума и здравого смысла.

– Напрасно сердишься. В ее имени есть смысл. Дело в том, что она родилась…

– В п ар те ре  театра Граумана, – чванливо подхватила Фе.

– У ее тупой мамаши не хватило ума даже на то, чтобы придумать девочке имя. Поэтому демограф, шутки ради, записал новорожденную под именем Фемина. Мамаше понравилось, и она стала звать дочку Фема, Фемиша. А Фе называет себя Фе‑Пять.

– С какой стати – «Пять»?

– Потому, – с терпеливым видом объяснила Фе, – что я родилась в пятом ряду. Любой дурак уже давно бы сообразил, но против глупости некоторых сами боги бессильны. Бармен, еще виски!

Из стены бара вылетела сверкающая капсула космического аппарата, рассыпая искры из тормозного двигателя. Она остановилась в центре помещения, и из нее вывалился астронавт – голубоглазый блондин, писаный красавчик.

– Дуу! – произнес он по‑калликакски. – Дуу‑дуу‑дуу‑дуу‑дуу.

– А этот что продаст? – спросил мой новый меднокожий друг.

– Он продаст «дуу», – сказала Фе. – Язык беломазых только это способен произнести из длинного названия, поэтому продукт и назвали таким именем. По‑моему, что‑то вроде вакуумного увеличителя пениса.

– Сколько лет этой скво?

– Тринадцать.

– Для своего возраста она знает чересчур много.