Он снял очки без линз с ее грудки.

– Ну, она‑то уже хочет. Ее титьки ворочаются за мной, как подсолнухи за солнцем, но без особого успеха, а эта девочка настырна и привыкла добиваться своего.

– Фи! Меня посылали куда подальше парни намного лучше тебя, – надменно процедила Фе.

– Так что ты хочешь за нее, Нэд? – спросил Секвойя.

– Продай мне свою душу, – сказал я. Сказал весело и внятно.

– Бери даром, черт возьми, если сумеешь уволочь ее подальше от проклятущих Соединенных в кучу мерзопакостных Штатов.

– Давай сперва поужинаем. Остается выяснить только один вопрос: когда будем кормить девок – до или после ужина?

– А я? Я! Я! – завопила Фе. – Я хочу быть одной из девок.

– Девственницы, они такие капризные, – сказал я.

– Целку нашел! Меня изнасиловали еще в пятилетием возрасте!

– Желание – мать всех мыслей, дорогая Фе‑Изнасилованная‑в‑Пять!

Вождь пристально посмотрел на мою чересчур языкатую «дочурку» и спросил ее серьезным тоном:

– Ну‑ка, скажи, чьи это слова: «Желание – мать всех мыслей».

– Секундочку. Сейчас, – так же серьезно отозвалась Фе, по‑петушиному наклонив голову. – Сейчас. В настоящий момент никто об этом не… Ага! Поймала. Шекспир, «Генрих IV».

– Крутой замес! Прямо фокусница! – восхищенно ахнул Секвойя. – Господин Юнг был бы в отпаде. Деваха выхватывает, что хочет, из коллективного бессознательного человечества! Я просто обязан работать с ней!

– А если я соглашусь ходить в лабораторию, вы исполните мое желание?

– спросила Фе.

– Какое?

– Мечтаю, чтоб в извращенной форме.

Он потерянно оглянулся на меня. Я подмигнул: дескать, ты еще с пей наплачешься, старичок.

– Хорошо, моя Фе‑номенальная. Я все обставлю самым преступным образом. Можно в центрифуге, которая крутится со скоростью тысячу оборотов в минуту. А можно в вакуумной камере попкой на тонком слое ртути. Еще лучше – в гробу для криоконсервации, при температуре минус сто и с закрытой крышкой. Торжественно обещаю быть гением извращенности.

– Ур‑ра! Я тащусь! – завизжала наша Фе‑ерическая наверху блаженства и бросилась мне на шею с таким же счастливо‑триумфаторским видом, с каким она висла на мне, когда восемь месяцев назад спереди у нее появились долгожданные холмики.

– Моя Фе‑шенебельная, – сказал я, – мне досадно, что ты такая нудная конформистка. В наше время по‑настоящему эпатирует только традиционный секс, без извращений. А теперь марш в больницу ухаживать за Хрисом. Чтоб он там не тосковал в одиночку. Он записан под именем И.Христмана. Скажи персоналу, что ты личный ассистент профессора Угадая, и увидишь, как они будут ползать перед тобой на брюхе.

– Итак, Фе, – сказал Секвойя, – если ты согласна, жду тебя завтра утром в восемь.

Она шлепнула ладошкой по его ладони, прощебетала: «Заметано!» – и умотала из бара, пройдя сквозь рекламную фигуру Луи Пастора, который, размахивая пробирками, навязывал посетителям «самое эффективное в мире» средство против тараканов.

Мы сняли пару девиц – студенток, по их собственным словам. Впрочем, они и впрямь могли быть студентками – одна из них была такой грамотной, что всю дорогу твердила алфавит – правда, на «Л» спотыкалась и начинала снова. Все было бы хорошо, если бы ее можно было остановить хотя бы на шестом круге.

Мы повели телок на хазу Секвойи – в просторный вигвам, вход в который охраняли три дрессированных волка.