– Снимите правый туфель! – крикнул я. – Он намок. Да не рукой! Вы круглый идиот! Снимите носком другого туфля. Старший инспектор, левый рукав вашего мундира мокрый. – Харденджер стоял спокойно, не глядя на меня, пока я очень осторожно снял с него мундир и бросил на пол.

– Мы... мы спасены, сэр? – нервно спросил сержант.

– Спасены? Предпочел бы, чтобы в этом помещении находились живые кобры и тарантулы! Нет, мы еще не спасены. Некоторое количество этого чертова токсина проникнет в воздух, едва мокрые пол и стены станут просыхать. В воздухе тоже влажные пары, как вам известно. Когда брызги и пары начнут испаряться, то через минуту окажутся внутри нас.

– Поэтому надо отсюда выбраться, – спокойно сказал Шеф. – И побыстрее. Не так ли, мой мальчик?

– Да, сэр. – Я быстро огляделся. – Надо поставить две бочки по сторонам двери. И еще две рядом с ними, чуть‑чуть сзади. Четверо встанут на них и будут раскачивать давильный пресс. Я не могу помочь, ребра разболелись. В этом прессе не меньше трехсот фунтов. Ни унции меньше. Как считаете, старший инспектор, четверо смогут его раскачать?

– А что тут считать? – проворчал Харденджер. – Я сделаю это одной рукой, если от этого зависит наше спасение. Лишь бы выбраться из этого места! Давайте, ради бога, поживее!

Никто не заставил себя просить. Поставить бочки оказалось нелегко.

Они были полны, тяжелы, но отчаяние и страх умножали наши силы. Через двадцать секунд все четыре бочки стояли как надо, а в следующие двадцать секунд Харденджер, сержант и двое полицейских, по двое с каждой стороны, уже раскачивали пресс.

Дверь была из крепкого дуба, с тяжелыми прочными петлями и такой же могучей задвижкой снаружи. И все же против четырех отчаявшихся людей, у которых жизнь была поставлена на карту, она не смогла устоять. После первых ударов дверь сорвалась с петель, и винный пресс вылетел вслед за ней через порог в темноту. Через пять секунд и все мы последовали туда же.

– Вот фермы, – сказал Харденджер. – Зайдите. Может, у них есть телефон.

– Подождите! – повелительно крикнул я. – Мы не имеем права это делать. А вдруг мы занесем вирус? Вдруг принесем смерть всей семье? Пусть нас немного промоет дождь, возможно, это поможет.

– Черт возьми! Ждать нам нельзя. Это роскошь, – огрызнулся Харденджер. – Кроме того, если вирус не добрался до нас там, то здесь он и подавно ничего не сделает. Как вы думаете. Шеф?

– Понятия не имею, – нерешительно сказал тот. – Пожалуй, вы правы. У нас нет времени... – Он в ужасе умолк, так как один из раздетых полицейских, тот самый, кто промочил туфли сидром, вдруг громко вскрикнул, закашлялся, подпрыгнул и молча рухнул в грязь. Скрюченные пальцы его вцепились в собственное горло. Его товарищ, другой раздетый полицейский, всхлипнул, шагнул вперед и наклонился, желая помочь своему другу, но тут же застонал, так как я схватил его за горло:

– Не прикасайся к нему! – обезумев, закричал я. – Дотронешься и тоже умрешь! Вероятно, он получил порцию вируса, когда рукой пытался снять ботинок, а потом дотронулся до губ. Ничто на земле ему уже не поможет.

Отойди. Держись от него подальше.

Он умер через двадцать секунд. Эти двадцать секунд навсегда останутся в памяти кошмаром, который будет преследовать до самого смертного часа. Я много видел умирающих людей, но даже умиравшие от пули или осколка снаряда умирали мирно и спокойно по сравнению с этим полицейским. Тело его скрючилось в предсмертных конвульсиях. Дважды в последние перед смертью секунды его тело подбрасывало судорогами, и вдруг так же неожиданно он затих навсегда.