|
— Дело решенное. Она сдержит свое обещание, и мне остается принять все нужные меры... Но она словно сомневается...“ Он встряхнул головой. Ему самому в странном свете представлялись собственные намерения; чем—то натянутым и неправдоподобным отзывались они. Нельзя долго носиться с одними и теми же мыслями: они передвигаются постепенно, как стеклышки калейдоскопа... смотришь: уж образы совсем не те перед глазами. Ощущение глубокой усталости овладело Литвиновым ...Отдохнуть бы хоть часик...Но Таня? Он встрепенулся и, уже не рассуждая, покорно побрел домой, и только в голову ему пришло, что его сегодня как мяч перебрасывает от одной к другой... Все равно: надо было покончить . Он вернулся в гостиницу и так же покорно, почти бесчувственно, без колебания и замедления, отправился к Татьяне. Его встретила Капитолина Марковна. С первого взгляда на нее он уже знал, что ей все было известно: глаза бедной девицы опухли от слез, и окаймленное взбитыми белыми локонами покрасневшее лицо выражало испуг и тоску негодования, горя и безграничного изумления. Она устремилась было к Литвинову, но тут же остановилась и, закусив трепетавшие губы, глядела на него так, как будто и умолить его хотела, и убить, и увериться, что все это сон, безумие, невозможное дело, не правда ли? — Вот вы... вы пришли, пришли,— заговорила она... Дверь из соседней комнаты мгновенно распахнулась — и до прозрачности бледная, но спокойная, легкою походкой вошла Татьяна. Она тихонько обняла тетку одною рукой и посадила ее возле себя. — Сядьте и вы, Григорий Михайлыч,— сказала она Литвинову, который стоял, как потерянный, у двери.— Я очень рада, что еще раз вижусь с вами. Я сообщила тетушке ваше решение, наше общее решение, она вполне его разделяет и одобряет... Без взаимной любви не может быть счастья, одного взаимного уважения недостаточно (при слове „уважение“ Литвинов невольно потупился) и лучше расстаться прежде, чем раскаиваться потом. Не правда ли, тетя? — Да, конечно,— начала Капитолина Марковна,— конечно, Танюша, тот, кто не умеет оценить тебя... кто решился . — Тетя, тетя,— перебила ее Татьяна, — помните, что вы мне обещали. Вы сами мне всегда говорили: правда, Татьяна, правда прежде всего — и свобода. Ну, а правда не всегда сладка бывает, и свобода тоже; а то какая была бы наша заслуга? Она нежно поцеловала Капитолину Марковну в ее белые волосы и, обратившись к Литвинову, продолжала: — Мы с тетей положили уехать из Бадена. |
