|
В другой раз он застал ее в слезах, с головою, опертою на руки, с распущенными локонами; и когда, весь перетревоженный, он спросил о причине ее печали, она молча указала пальцем себе на грудь. Литвинов невольно вздрогнул. „Чахотка!“ — мелькнуло у него в голове, и он схватил ее за руку. — Ты больна? — произнес он трепетным голосом (они уже начали в важных случаях говорить „ты“ друг другу) . — Так я сейчас за доктором... Но Ирина не дала ему докончить и с досадой топнула ножкой. — Я совершенно здорова... но это платье... разве вы не понимаете? — Что такое?.. это платье...— проговорил он с недоумением . — Что такое? А то, что у меня другого нет, и что оно старое, гадкое, и я принуждена надевать это платье каждый день... даже когда ты... когда вы приходите... Ты, наконец, разлюбишь меня, видя меня такой замарашкой! — Помилуй, Ирина, что ты говоришь! И платье это премилое... Оно мне еще потому дорого, что я в первый раз в нем тебя видел. Ирина покраснела. — Не напоминайте мне, пожалуйста, Григорий Михайлович, что у меня уже тогда не было другого платья. — Но уверяю вас, Ирина Павловна, оно прелесть как идет к вам. — Нет, оно гадкое, гадкое,— твердила она, нервически дергая свои длинные мягкие локоны.— Ох, эта бедность, бедность, темнота! Как избавиться от этой бедности! Как выйти, выйти из темноты! Литвинов не знал, что сказать, и слегка отворотился... Вдруг Ирина вскочила со стула и положила ему обе руки на плечи. — Но ведь ты меня любишь? Ты любишь меня? — промолвила она, приблизив к нему свое лицо, и глаза ее, еще полные слез, засверкали веселостью счастья.— Ты любишь меня и в этом гадком платье? Литвинов бросился перед ней на колени. — Ах, люби меня, люби меня, мой милый, мой спаситель, — прошептала она,пригибаясь к нему. Так дни неслись, проходили недели, и хотя никаких еще не произошло формальных объяснений, хотя Литвинов все еще медлил с своим запросом,конечно, не по собственному желанию, а в ожидании повеления от Ирины (она как—то раз заметила, что мы—де оба смешно молоды, надо хоть несколько недель еще к нашим годам прибавить), но уже все подвигалось к развязке, и ближайшее будущее обозначалось ясней и ясней, как вдруг совершилось событие, рассеявшее, как легкую дорожную пыль, все те предположения и планы. VIII В ту зиму двор посетил Москву. Одни празднества сменялись другими; наступил черед и обычному большому балу в Дворянском собрании. |
