|
Все следующие дни Ирина тщательно занималась своим туалетом, своею прической; накануне бала она чувствовала себя нездоровою, не могла усидеть на месте; всплакнула раза два в одиночку: при Литвинове она как—то однообразно улыбалась... впрочем, обходилась с ним по—прежнему нежно, но рассеянно и то и дело посматривала на себя в зеркало. В самый день бала она была очень молчалива и бледна, но спокойна. Часу в девятом вечера Литвинов пришел посмотреть на нее. Когда она вышла к нему в белом тарлатановом платье, с веткой небольших синих цветов в слегка приподнятых волосах, он так и ахнул: до того она ему показалась прекрасною и величественною, уж точно не по летам. „Да она выросла с утра,— подумал он,— и какая осанка! Что значит, однако, порода!“ Ирина стояла перед ним с опущенными руками, не улыбаясь и не жеманясь, и глядела решительно, почти смело, не на него, а куда—то вдаль, прямо перед собою. — Вы точно сказочная царевна,— промолвил наконец Литвинов,— или нет: вы,как полководец перед сражением, перед победой... Вы не позволили мне ехать на этот бал,— продолжал он, между тем как она по—прежнему не шевелилась и не то чтобы не слушала его, а следила за другою, внутреннею речью,— но вы не откажетесь принять от меня и взять с собою эти цветы? Он подал ей букет из гелиотропов. Она быстро взглянула на Литвинова, протянула руки и, внезапно схватив конец ветки, украшавшей ее голову, промолвила: — Хочешь? Скажи только слово, и я сорву все это и останусь дома. У Литвинова сердце так и покатилось. Рука Ирины уже срывала ветку... — Нет, нет, зачем же? — подхватил он торопливо, в порыве благодарных и великодушных чувств,— я не эгоист, зачем стеснять свободу... когда я знаю, что твое сердце... — Ну, так не подходите, платье изомнете,— поспешно проговорила она. Литвинов смешался. — А букет возьмете? — спросил он. — Конечно: он очень мил, и я очень люблю этот запах. Mersi... Я его сохраню на память... — Первого вашего выезда,— заметил Литвинов,— первого вашего торжества. Ирина посмотрела на себя в зеркало через плечо, чуть согнувши стан. — И будто я в самом деле так хороша? Вы не пристрастны ? Литвинов рассыпался в восторженных похвалах. Но Ирина уже не слушала его и, поднеся букет к лицу, опять глядела куда—то вдаль своими странными, словно потемневшими и расширенными глазами, а поколебленные легким движением воздуха концы тонких лент слегка приподнимались у ней за плечами, словно крылья. |
