|
-- А когда она выйдет? -- Покеда я чаю пью. Ну, сиди... Потемкин разлегся на полке, неловко стукаясь горшком об доски. Словно кузница мифического Вулкана, под ним матово и жарко светились раскаленные камни. Началось неприятное жжение в правом глазу. Решил терпеть. А глаз вдруг начал пылать. Потемкин потянул с головы глиняную макитру. Но она была насажена туго. Разозлясь, ударился башкой об стенку -- горшок вдребезги! -- Ой, ой, маменьки! -- сказал Гриша... С правым глазом что-то неладное. Торопливо начал срывать с головы зловонные тряпки. Поскакал с полка вниз. Сунулся головой в кадушку с ледяной водой. Но лечебная масса уже затвердела -- вроде гипса. Внезапный ужас обуял Потемкина. Правый глаз его перестал видеть! Нагишом он вылетел из бани -- почти полоумен. Да! Левый глаз, который не был завязан, по-прежнему вбирал краски жизни, а правый померк... "Господи, неужто навсегда?" Зверем вломился парень в горницу дома своего. А там кудесник чай пьет, вареньицем себя лакомит. -- Ну, держись... -- Потемкин схватил автора "элсксира жизни" и, ниспровергнув, начал сурово уничтожать. Ерофеич чудом вывернулся, с воплем прыснул на улицу. -- Не уйти тебе! -- настигал его Потемкин гигантскими прыжками. Голиаф, страшный и одноглазый, несся по улице -- по Большой Шпалерной. Сбежались люди, схватили его. Одинокий глаз был свирепо обращен к небесам, с которых осыпался приятный снежок. -- Твори, боже, волю свою... Ах я, несчастный! Его повели домой. Босиком он ступал по снегу. Все пропало, -- плакал он. -- Все... теперь все! После этого Потемкин на долгие 18 месяцев заточил себя; ровно ПОЛТОРА ГОДА отвергал людей, избегал общества, и -- уже без него! -- миновали важные для России события... Екатерина первое время спрашивала, куда делся ее камер-юнкер, но Орловы убедили ее, что лодырь службою при дворе не дорожит. Бог с ним! -- Вольному воля. -- И Екатерина позабыла о нем. 5. НЕ ПЕРЕСТАЮ УДИВЛЯТЬСЯ Старый король объезжал свои владения, под колесами с шипением расползалась грязища бранденбургских проселков. Парижским трактатом закончилась Семилетняя война, а Губертсбургский мир все-таки оставил Силезию за королем. Но... какою ценой заплатила за это Пруссия? Хмурый рассвет начинался над пепельными полянами. Открыв дверцу кареты, Фридрих II сказал де Катту: -- Наверное, такой же пустыней была Германия после набегов Валленштейна, и слава богу, что на этот раз дело не дошло до открытого людоедства. Теперь я не знаю, сколько нужно столетий, чтобы здесь снова распустились прекрасные гиацинты. Отныне я не король -- я лишь врач у постели тяжелобольной Пруссии. Де Катт спросил его величество: -- С чего решили вы начать возрождение страны? -- С армии! Быстрее освоить опыт минувшей войны, улучшить подготовку войск. |
