|
Александр Ильич Бибиков, дома хозяин, в восхищении по ляжкам себя нашлепывал, а Орлов даже со стула вскакивал, крича: -- Режь, Денис! Без ножа режь нас, дураков... В трактире Денис повстречал Потемкина: -- Орлов желает "Бригадира" моего поставить во фрунт перед самой императрицей, а я, сам ведаешь, шпыняний боюсь. Потемкин держал в руке громадный бокал с вином: -- Денис! Маршируй к славе смелее... День выдался жаркий, когда Фонвизин приехал в Петергоф; ликующая вода, объятая радугами, неслась каскадами к морю. Петергофский Эрмитаж был окружен глубоким рвом, к нему вел подъемный мостик, прозрачные волны дробились о замшелые валуны. Зал второго этажа насквозь пронизало светом, свободно втекавшим через десять окон, а дубовые панели простенков были покрыты живописными полотнами. Посреди зала стоял ореховый стол на 14 персон. Вот раздался звон колокола -- и середина уплыла вниз, попав в кухни первого этажа, потом плавно вернулась наверх, уставленная питьем и яствами по вкусу каждого. Лакеев в Эрмитаже не было ("Не должно иметь рабов свидетелями, как хозяин пьет и веселится", -- завещал наследникам престола Петр I). Здесь же был и Потемкин, сказавший: -- Надо бы усадить Расина нашего. Фонвизин ответил, что ему удобнее читать в движении. Екатерина встала и сама поднесла ему бокал лимонатису. -- Желаю услужить литературе, -- сказала женщина. -- Рада видеть в доме своем ум не заезжий, а природный, российский... Потемкин подмигнул единственным глазом: мол, жарь! Фонвизин деловито ознакомил гостей Эрмитажа с обстановкою в доме бригадира: комната, убранная по-деревенски; сам бригадир, ходит, покуривая табак; сын его в дезабилье, кобенясь, пьет чай... Вот батюшка-советник посмотрел в календарь: -- Так, -- произнес Фонвизин, -- ежели Бог благословит, то двадцать шестого числа быть свадьбе. Екатерина удивилась началу (даже вздрогнула). -- Helas! -- воскликнул сын бригадира. И началось... Пренебрегая телесною полнотой, Фонвизин живо двигался меж десяти высоких окон. Он обращал взор то в дали морские, где прибой рокотал в бурунах, то озирал зеленые кущи парковых дубрав; голос его звучал на разные лады, поражая слушателей: -- О, Иванушка! -- взывала бригадирша. -- Жена твоя не будет ни таскаться по походам без жалованья, ни отвечать дома за то, чем в строю мужа раздразнили... -- Жена! -- отвечал ей бригадир. -- Не все ври, что знаешь. -- В перебранку вступался визгливый голос: -- Да полно скиляжничать! Я капабельна с тобой развестись, ежели ты еще меня так шпетить станешь... Смех за столом прерывался напряженным молчанием. За третьим актом возникла неизбежная пауза, которую гости Эрмитажа заполнили скорым писанием записок, их спустили на кухню, чтобы наверх подавали десерты -- по вкусу каждого. Фонвизин, держа в руке свиток рукописи, отдыхал. |
