|
При этом скопище кораблей, сцепившихся в поединках, неслось на всех парусах, и туркам было уже никак не оторваться от русских... -- Люфт! -- вовремя предупредили Ушакова. -- Ага, чую, -- отвечал он. -- К повороту... Забрав полный ветер, "Рождество Христово" в новом натиске на флагманов неприятеля вынудило турок лечь на другой галс. Ветер развел волну, нижние шкаторины парусов отяжелели, намокнув. Был уже шестой час вечера. Погоня продолжалась. Теперь Кучук-Гуссейн хотел только одного -- оторваться. Преследуя убегавших, черноморцы точно разбивали рангоут отстающих и, оставив их пораженными, катились по волнам дальше. -- Зажечь фонари, -- велел Ушаков. Бой закончился в темноте, и русская эскадра якорями нащупала под собой жидкий грунт. Тогда фонари погасли, а турки их даже не зажигали. Но во мраке ночи, плещущей штормом, чуялось, что враги не ушли, они где-то рядом... Утром сражение возобновилось. Вровень с боевыми кораблями выгребали галеры де Рибаса, орущие ватаги запорожцев приводили турок в смятение. "Мелеки-Бахри" и "Капудание" заметно отставали... -- Отрезай их! -- стал волноваться Ушаков. 66 пушек "Мелеки-Бахри" молчали. Его взяли на абордаж, над ним взвился русский флаг. На "Рождестве Христовом" Ушаков подходил все ближе и ближе к массивному "Капудание". -- Саид-бей, -- крикнул он, -- прыгай за борт! -- Я отрежу тебе уши, -- отвечали ему по-русски. Зайдя с кормы неприятелю, Ушаков поставил своего флагмана бортом, чтобы увеличить эффективность огня. -- Врежьте брандскугелсм, -- спокойно велел он. Брандскугель, яростно шипя, вонзился в "Капуданис", который и запылал, но Саид-бей не думал сдаваться. Матросы его уже сыпались из люков, как тараканы из горящего дома. -- Аман, урус... аман! -- взывали они о пощаде. С кормы "Капудание", прямо из дыма, Ушакову кричали: -- Я тебе нос отрежу и глаза выколю! -- Аман, аман... -- метались на палубах турки. Канониры спутали "аман" с "обманом": -- Опять обманывают... Тогда бей их! Три мачты подкосило разом, будто деревья в лесу, и мачты, разрывая горящие снасти, падали. Было видно, как в пробоины, будто в колодезные ямы, хлещет морская вода. Ушаков, руками разводя перед собою густой дым, звал Саид-бея: -- Где ты, хвастун и бездельник? Прыгай, пока не поздно... Вот мой нос! Вот мои глаза! Вот мои уши! Прыгай, старчс... -- Здесь он, -- послышалось из дыма. Возникла незабываемая картина: невольники тащили на себе турецкого адмирала и свалили его к ногам Ушакова, как мешок. Федор Федорович сразу же остыл от боевого гнева. -- День добрый, Сайд, -- сказал он ему. -- В твои-то годы мог бы и дома посидеть: чего ты полез в эту кашу? Посреди моря возник вулкан: "Мелеки-Бахри" взорвало. Вот только теперь Саид-бей стал плакать. |
