|
Под куполом дворца висели громадные люстры из черного хрусталя, внутри которых тоже были укрыты музыкальные куранты. -- Где ты взял их? -- спросила Екатерина. -- Это еще от герцогини Кингстон, покойной... При появлении Екатерины звучно пропели валторны, бал открылся торжественным и величавым полонезом. -- Опять танцы-шманцы, -- сморщилась императрица. -- А по мне лучше -- пусть уж пляшут вприсядку. Потемкин хлопнул в ладоши, и французский танцор Пик исполнил для нее соло (теперь он владел усадьбою в Павловске, где одна улица так и называлась-Пиковая). -- А хорош бес! -- сказала Екатерина, плотоядно наблюдая за его телесными "позитурами". Потемкин провел ее в гостиную, украшенную громадными гобеленами на библейскую тему из истории Мардохея и Амана: под первым подразумевалась добродетель мирская, Аман же олицетворял Зубовых с их клеветой и завистью, -- эта символика, императрице понятная, удовольствия ей не доставила. Садясь за стол, она произнесла слишком громко: -- Мое внимание к тебе, светлейший, прямо доказывает, как мало верю я напраслинам, на тебя возводимым. Но если приехал ты "зубы" рвать, так потерпи: сами вывалятся. На что тебе мучения от зубодеров терпеть? -- Не болят зубы у меня... не болят, -- ответил Потемкин. -- А приехал красотою жены почтмейстера Вакселя подивиться. Да, хороша жена у Вакселя... хороша! Ужин был подан к полуночи, а в половине первого императрице! стала проявлять нетерпение, торопясь вернуться в Зимний дворец, где ее ожидал молодой фаворит. Перед тем как сесть в карсту, Екатерина сказала Потемкину: -- Благодарна тебе за этот прощальный вечер... И тут он понял, что его все-таки победили! Летом русские войска штурмом овладели Анапой, множество пленных обоего пола Потемкин распорядился отправить в Тавриду на постоянное жительство; среди пленных оказался и вредоносный имам Мансур; его заточили в Шлиссельбургскую крепость, где он зарезал часового, пытаясь убежать в лес, но был схвачен... Потемкин повелел: -- Заковать в железа, и пусть в них сдохнет! Столичные "Ведомости", сообщавшие даже о скромных свадьбах и поминках, ни единым словом не помянули Таврические торжества -- Зубов запретил! Потемкин погрузился в уныние, толковал сны, гадал на картах, решений не возникало... Попов раньше всех осознал опасность его положения: пока светлейший в Петербурге, он с каждым днем все больше слабеет, униженный собственным бессилием. -- Вам, -- разумно доказывал он, -- следует как можно скорее вернуться на войну. Пока флот и армия с вами, ваша светлость, остаетесь могучи, с вами вынуждены считаться. Императрица явно тяготилась пребыванием Потемкина в столице, но светлейший не такова персона, которой можно сказать: лошади поданы! Намеков он не принимал. Нс было и такого героя, который бы рискнул объявить ему об отъезде. -- Незваный гость хуже татарина, -- говорил Платон Зубов императрице. -- До чего же назойлив... Я, матушка, как он уедет, золотую ванну себе заберу. |
