|
-- До чего же назойлив... Я, матушка, как он уедет, золотую ванну себе заберу. Можно? -- Да уж, конечно, друг мой. -- И люстры из черного хрусталя. -- Снимем и люстры... В июне состоялась битва при Мачине, князь Репнин разбил турок, и -- назло Потемкину! в пику Суворову! -- при дворе прогремели безудержные дифирамбы полководческим и дипломатическим талантам князя Николая Васильевича. -- Вот каков! -- рассуждали придворные. -- Пришел. Увидел. Победил. И турки сразу перемирия возжелали... Екатерина сама взяла на себя тяжкий труд -- выпроводить Потемкина из столицы. Она застала его подавленным, размякшим, жалким. Он не возражал, с кротостью младенца, которого отсылают спать, безропотно покорился. -- Прощай, Катя, -- было им сказано. -- И ты прощай, -- отвечала она... Попов настойчиво зудел над ухом Потемкина: -- Едем же, едем! -- Он с умом толковал, что императрица спешит заключить мир с Турцией не потому, что цели войны уже достигнуты. -- Нет, Зубовы торопят ее с заключением мира, после которого власть над армией и флотом Черноморским будет потеряна вами сразу... А потому-едем же, едем! Перед отъездом Потемкин ужинал в доме придворного банкира барона Ричарда Сутерланда, который спросил его, когда он вернет ему долги. Потемкин ответил: -- На том свете за все рассчитаемся... -- Лошади поданы! -- объявил Попов. Потемкин грузно поднялся из-за стола: -- Лошади-не люди: они ждать не могут... 24 июля 1791 года он навсегда оставил Петербург. ..."Все утверждают, -- писал современник, -- ему был дан Зубовым медленно умерщвляющий яд. Банкир Сутерланд... умер в Петербурге в тот же день, тот же час и чувствуя такую же тоску, какую князь Потемкин чувствовал умирая среди степи..." -- Так ему и надо! -- говорил Платон Зубов, отравивший князя Таврического под музыку гимна "Гром победы, раздавайся...". 16. ГРОМ ПОБЕДЫ, РАЗДАВАЙСЯ! Всю дорогу от Петербурга он перехватывал встречных курьеров, спешащих в столицу, взламывал печати на их сумках, вскрывал почту. Его расстроило известие из Триеста: в Средиземном море турки уничтожили флотилию славного Ламбро Каччиони; греческих патриотов теперь казнили нещадно. -- Если и Каччиони схватили, -- сказал Потемкин, -- не миновать ему смерти жестокой, на колу сидя... Потемкин молился в храмах сельских, палил свечи перед иконами. Однажды, выйдя из церкви, велел подавать карету, в ожидании которой и присел на повозку, согнувшись от боли. Василий Степанович Попов просил его сойти на землю. -- А что? Разве я сел не в свои сани? -- Не в свои. Сойдите, ваша светлость... Только сейчас Потемкин заметил, что сидит на кладбищенских дрогах, приехавших за покойником после отпевания. -- Виддть, судьба... -- ответил он равнодушно. Наконец-то ему попался курьер от князя Репнина, и этот курьер ни за что не хотел отдавать свою сумку. |
