клали трубку. Я была уверена, что это его под­ружки хулиганят.

Молдер неожиданно поднялся.

— Благодарю вас, миссис Кернс, — сказал он и, покопавшись в бумажнике, протянул тоже вставшей женщине (в глазах ее снова свети­лось облечение) визитную карточку. — Вот наши телефоны. Если муж попытается свя­заться с вами, или как-то даст о себе знать, или вы что-либо узнаете о нем окольными путями, — позвоните мне или агенту Скалли. Или... — он запнулся, — или вы что-то сами вспомните. Тогда позвоните, пожалуйста, тоже.

Еще раз пожав плечами, миссис Кернс взя­ла карточку и сказала:

— Хорошо. Конечно. Только — вряд ли...

Фабрика «Чиплята Чейко»

Дадли,   Арканзас

Таблетки, назначенные доктором Рэндолфом, и поначалу-то не слишком помогали, а теперь, спустя пару недель, вовсе перестали оказы­вать хоть какое-то действие. Пола, как и было ей предписано, с утра после завтрака прогло­тила две, запив их апельсиновым соком. Она делала это совершенно рефлекторно, хотелось хоть в малой степени ощущать себя хозяй­кой собственного тела, повелительницей его здоровья и нездоровья, недомоганий и стра­хов — глотание таблеток по расписанию, стро­го соответственно рекомендациям, создавало до поры до времени такую иллюзию. Но, по­хоже, иллюзии приходил конец. Теперь таб­летки можно было глотать горстями.

Именно это Пола и сделала, едва придя на фабрику и переодевшись в рабочий халат. В зале конвейера было душно, и Пола надела тонкий халатик буквально на голое тело, все, кроме трусиков, сняв с себя и оставив в сво­ем шкафчике под номером 873. И все равно она была в испарине. Скользкая и неприятно холодная. Даже самой себе — неприятно. Прежде такого никогда не случалось. Душно было всегда, но Пола никогда не переносила духоту так плохо, как в последние дни. Голо­ва буквально разламывалась. И тошнило. И все плыло перед глазами. Она отвинтила крышку с пузырька, потом, не считая, высыпа­ла на ладонь с десяток веселеньких розовых таблеток и кинула в рот. «Становлюсь наркоманкой, — подумала она. — Только вот при­хода нет как нет, одна нескончаемая ломка».

Пол словно бы покачивался. Будто Пола не к конвейеру шла, а собралась развлечься катанием на лодке.

Надо снова сходить к Рэндолфу...

Надо снова сходить к Рэндолфу...

Надо снова сходить к Рэндолфу...

Надо снова сходить к Рэндолфу...

Конвейер задавал ритм, и мысли неволь­но подстраивались под скорость движения розовых цыплячьих тушек, быстро едущих мимо Полы одна за другой, одна за другой. На долю Полы приходилось четыре опера­ции с каждой из тушек, неаппетитно и даже как-то скабрезно насаженных на специаль­ные штырьки конвейера кверху шеями — безголовыми, унылыми и бессильными, слов­но отработавшие свое мужские члены; потом тушка ускользала дальше, в следующие про­ворные пальцы, — и Пола, даже если бы захотела проделать какую-то пятую операцию, не успела бы. Было б уже не достать. «Надо — снова — сходить — к Рэндолфу...» — по од­ному движению на каждое слово.

Это превращалось в бред.

Вчера, едва живая добравшись до дому и рухнув в ванную — горячая вода хоть чуть-чуть, да облегчала боль — Пола впервые вспом­нила, что Джордж тогда тоже пару раз нехо­тя обмолвился о принявшихся донимать его головных болях. Вот, например, в последний вечер, когда они садились в машину... Тогда она прогнала эту мысль. От нее делалось не по себе. Не хотелось вспоминать ни Джорд­жа, ни того, что было с ним связано. Но те­перь воспоминание вдруг вернулось сызнова. Ведь Джордж тоже ходил к Рэндолфу.

Джордж тоже ходил к Рэндолфу.