Изменить размер шрифта - +
В  первый  же день,
уложив  его  в кровать,  она  села  рядом  с нею  и, наклонясь над ребенком,
спросила его:
     -- Рассказать ли тебе сказочку?
     С  той поры Фома всегда  засыпал  под бархатные  звуки голоса  старухи,
рисовавшего  пред  ним  волшебную  жизнь.  Жално питалась душа  его красотой
народного  творчества.  Неииякаемы были сокровища  памяти и  фантазии у этой
старухи; она часто, сквозь дрему, казалась мальчику то  похожей  на бабу-ягу
сказки,  -- добрую и милую бабу-ягу, -- то на красавицу Василису  Премудрую.
Широко раскрыв глаза, удерживая дыхание, мальчик  смотрел  в ночной  сумрак,
наполнявший комнату,  видел, как тихо  он  трепещет  от огонька лампады пред
образом...  Фома   наполнял  его   чудесными  картинами   сказочной   жизни.
Безмолвные, но живые тени ползали по стенам и по полу; мальчику было страшно
и приятно следить  за их жизнью, наделять их  формами, красками и, создав из
них жизнь,  -- разрушить ее одним движением ресниц.  Что-то  новое явилось в
его  темных глазах, более детское  и наивное, менее серьезное; одиночество и
темнота, порождая в нем чувство ожидания чего-то, волновали и возбуждали его
любопытство, заставляли его идти в темный угол и смотреть, что скрыто там, в
покровах тьмы? Он шел и не находил ничего, но не терял надежды найти...
     Отца он боялся, но любил его. Громадный рост Игната, его трубный голос,
бородатое лицо, голова  в густой шапке седых волос, сильные,  длинные руки и
сверкающие  глаза  --  все  это  придавало  Игнату  сходство  со  сказочными
разбойниками.
     Однажды, когда ему шел уже восьмой  год, Фома спросил отца,  только что
возвратившегося из продолжительной поездки куда-то:
     -- Ты где был?
     -- По Волге ездил...
     -- Разбойничал? -- тихо спросил Фома.
     -- Что-о? -- протянул Игнат, и брови у него дрогнули.
     --  Ведь ты разбойник, тятя?  Я знаю  уж... -- хитро  прищуривая глаза,
говорил  Фома, довольный тем, что так  легко вошел  в скрытую  от него жизнь
отца.
     --  Я  --  купец!  --  строго  сказал  Игнат, но,  подумав,  добродушно
улыбнулся  и добавил: --  А ты  --  дурашка!.. Я  хлебом торгую,  пароходами
работаю, -- видал "Ермака"? Ну вот, это мой пароход... И твой...
     -- Больно большой он... -- со вздохом сказал Фома.
     -- Ну, я куплю тебе маленький, докуда ты сам маленький, -- ладно?
     --  Ладно!  --  согласился  Фома,   но,  задумчиво  помолчав,  вновь  с
сожалением протянул: -- А я думал, что ты то-о-же разбойник...
     -- Я тебе говорю -- торговец я! -- внушительно повторил  Игнат, и в его
взгляде  на  разочарованное  лицо   сына  было   что-то  недовольное,  почти
боязливое...
     -- Как дедушка Федор, калачник? -- подумав, спросил Фома.
     -- Ну вот,  как  он...  только богаче я, денег  у  меня больше,  чем  у
Федора.
Быстрый переход