|
.. Ах, разбойники... где это они тут забились? Солнце ласково и радостно светило ветхому, изношенному телу, сохранившему в себе юную душу, старой жизни, украшавшей, по мере сил и уменья, жизненный путь детям... Игнат рано утром уезжал на биржу, иногда не являлся вплоть до вечера, вечером он ездил в думу, в гости или еще куда-нибудь. Иногда он являлся домой пьяный, -- сначала Фома в таких случаях бегал от него и прятался, потом -- привык, находя, что пьяный отец даже лучше, чем трезвый: и ласковее, и проще, и немножко смешной. Если это случалось ночью -- мальчик всегда просыпался от его трубного голоса: -- Анфиса-а! Сестра родная! Допусти ты меня к сыну, -- к наследнику -- допу-усти! А тетка уговаривала его укоризненным, плачущим голосом: -- Иди, иди, дрыхни, знай, леший ты, окаянный! Ишь назюзился! Седой ведь уж ты... -- Анфиса! Сына я могу видеть? Одним глазом?.. -- Чтоб у тебя лопнули оба от пьянства твоего... Фома знал, что тетка не пустит отца, и снова засыпал под шум их голосов. Когда ж Игнат являлся пьяный днем -- его огромные лапы тотчас хватали сына, и с пьяным, счастливым смехом отец носил Фому по комнатам и спрашивал его: -- Фомка! Чего хочешь? Говори! Гостинцев? Игрушек? Проси, ну! Потому ты знай, нет тебе ничего на свете, чего я не куплю. У меня -- миллен! И еще больше будет! Понял? Все твое! И вдруг восторг его гас, как гаснет свеча от сильного порыва ветра. Пьяное лицо вздрагивало, глаза, краснея, наливались слезами, и губы растягивались в пугливую улыбку. -- Анфиса! Ежели он помрет -- что я тогда сделаю? И вслед за этими словами бешенство овладевало им. -- Сожгу все! -- ревел он, дико уставившись глазами куда-нибудь в темный угол комнаты. -- Истреблю! Порохом взорву! -- Бу-у-дет, безобразная ты образина! Али ты младенца напугать хочешь? Али, чтобы захворал он, желаешь? -- причитала Анфиса, и этого было достаточно, чтоб Игнат поспешно исчезал, бормоча: -- Ну-ну-ну! Иду, иду... Ты только не кричи! Не пугай его... А если Фоме нездоровилось, отец его, бросая все свои дела, не уходил из дома и, надоедая сестре и сыну нелепыми вопросами и советами, хмурый, с боязнью в глазах, ходил по комнатам сам не свой и охал. -- Ты что бога-то гневишь? -- говорила Анфиса. -- Смотри, дойдет роптанье твое до господа, и накажет он тебя за жалобы твои на милость его к тебе... -- Эх, сестра! -- вздыхал Игнат. -- Ты пойми, -- ведь ежели что -- вся жизнь моя рушится!, Для чего жил?.. Неизвестно... Подобные сцены и резкие переходы отца от одного настроения к другому сначала пугали мальчика, но он скоро привык к ним и, видя в окно отца, тяжело вылезавшего из саней, равнодушно говорил: -- Тетя! Опять пьяный приехал тятька-то. |
