|
.. Команда парохода любила его, и он любил этих славных ребят, коричневых от солнца и ветра, весело шутивших с ним. Они мастерили ему рыболовные снасти, делали лодки из древесной коры, возились с ним, катали его по реке во время стоянок, когда Игнат уходил в город по делам. Мальчик часто слышал, как поругивали его отца, но не обращал на это внимания и никогда не передавал отцу того, что слышал о нем. Но однажды, в Астрахани, когда пароход грузился топливом, Фома услыхал голос Петровича, машиниста: -- Приказал валить столько дров, -- тьфу, несообразный человек! Загрузит пароход по самую палубу, а потом орет -- машину, говорит, портишь часто... масло, говорит, зря льешь... Голос седого и сурового лоцмана отвечал: -- А все жадность его непомерная -- дешевле здесь топливо, вот он и старается... Жаден, дьявол! -- Жаден... Повторенное несколько раз кряду слово запало в память Фомы, и вечером, ужиная с отцом, он вдруг спросил его: -- Тятя! -- Ась? -- Ты жадный? На вопросы отца он передал ему разговор лоцмана с машинистом. Лицо Игната омрачилось, и глаза гневно сверкнули. -- Вот оно что!.. -- проговорил он, тряхнув головой. -- Ну, ты не того, -- не слушай их. Они тебе не компания, -- ты около них поменьше вертись. Ты им хозяин, они -- твои слуги, так и знай. Захочем мы с тобой, и всех их до одного на берег швырнем, -- они дешево стоят, их везде как собак нерезаных. Понял? Они про меня много могут худого сказать, -- это потому они скажут, что я им -- полный господин. Тут все дело в том завязло, что я удачливый и богатый, а богатому все завидуют. Счастливый человек -- всем людям враг... Дня через два на пароход явились новые и лоцман и машинист. * -- А где Яков? -- спросил мальчик. -- Рассчитал я его... прогнал! -- За то? -- За то самое... -- И Петровича? -- И его. Фоме понравилось то, что отец его может так скоро переменять людей на пароходе. Он улыбнулся отцу и, сойдя вниз на палубу, подошел к одному матросу, который, сидя на полу, раскручивал кусок каната, делая швабру. -- А лоцман-то новый уж, -- объявил Фома. -- Знаем... Доброго здоровьица, Фома Игнатьич! Как спал-почивал? -- И машинист новый... -- И машинист... Жалко Петровича-то? -- Нет. -- Ну? А он до тебя такой ласковый был... -- А зачем он тятю ругал? -- О? Али он ругал? -- Ругал, я ведь слышал... -- Мм... а отец-то тоже, значит, слышал? -- Нет, это я ему сказал... -- Ты... Та-ак... -- протянул матрос и замолчал, принявшись за работу. -- А тятя мне говорит: "Ты, говорит, здесь хозяин. |
